Владимир Муссалитин - В ясном небе

Учительская в сумерках. У матери Сергея Мальцева такое ощущение, что она и не покидала эту учительскую с того самого раза, как ее вызвали сюда. Ее приходу не удивились, встретили как старую знакомую.

— Знаете, что ваш сын сегодня отмочил? — Шумилина отодвигает в сторону подальше от себя непроверенную тетрадку, удобнее располагает локти на столе.

Мать Сергея пока не знает, что бы мог отмочить ее сын, но заранее вздыхает. Вопрос учительницы явно не сулит ничего хорошего.

— Как вам нравится, — говорит Шумилина, — набросился на самого сильного ученика в классе и чуть было не задушил его…

Матери Сергея становится плохо. Она и хочет спросить, как же это случилось, да не может. Дыхание перехватило.

— И понимаете, — волнуется Шумилина, — все из-за каких-то часов.

Мальцева сейчас плохо соображает, о каких часах ведет разговор Шумилина. Часы? Но откуда они? Где их мог взять Сергей? Украл? Неужели и такой позор предстоит ей пережить. Вот что значит воспитывать парня без отца. Был бы отец…

Шумилина молчит, ждет, что скажет Мальцева. А ей и сказать нечего. Видит, чувствует, что творится с парнем неладное, а как помочь, не знает. И она, как на духу, признается учительнице, на одну ее и осталась сейчас вся надежда.

— Прямо бедную головушку снял. Разве ж таким хотела его вырастить? Хоть делать что, подскажите, Анна Ванна. Сил моих больше нет. Верите?

Шумилина сухо откашливается в кулачок. От нее ждут совета. А что она, собственно, может сказать? Все как-то раньше было привычнее и проще в ее отношениях с учениками. Она, кажется, неплохо понимала их. Или, быть может, ей только так казалось? По крайней мере, она знала, как быть в том или ином случае. Но что делать с Сергеем Мальцевым?

Мать Сергея по-своему истолковывает молчание Шумилиной. И спешит с выводом:

— Разве что отлупить как следует? Может, это подействует.

— Ну что вы, — противится Шумилина.

Своих детей у учительницы нет, и она не сторонница телесного наказания.

— Отлуплю, — угрюмо, как о решенном, обещает мать Сергея, — как только домой заявится — отлуплю.

— Но это тоже не метод воспитания, — возражает Шумилина. Но возражает так устало, что мать Сергея думает: решение ею принято правильно.

Открывается дверь, высокий сутуловатый человек в тускло поблескивающих очках басит с порога:

— Опять свет экономите?

Мать Сергея, признав завуча, торопливо кивает в его сторону.

— Ну, — не скрывает завуч своего удивления, — снова вы…

Он собирается что-то спросить у нее, но в это время в коридоре раздается звонок, и завуч, спохватившись, досадливо машет рукой и снова спешит за дверь.

Сергей твердо решает поехать в город. Он должен отыскать сына летчика и отдать ему часы отца, как ни жалко расставаться с ними…

Глотая оладьи, приготовленные матерью на обед, Сергей обдумывал план поездки. Первое, что ему нужно, — это деньги, рублей пять, не меньше. Трясти копилку рискованно. Сразу станет заметно.

Он уж и так брал дважды из копилки на кино, на пищалку. А тут нужно на два билета. Конечно, если поехать на поезде, то можно сэкономить, но поезд ходит очень неудобно. Это только часа в два будешь в городе, а в пять нужно возвращаться назад, чтобы мать не успела спохватиться. Иначе худо.

Но где же достать денег на автобус? Летом он добывал их просто. Помотаешься по дворам, наберешь железок — и в утиль. А сейчас где искать все снегом засыпано. Если только на чердаке что-либо завалялось?

Железная крыша местами пробита, и на чердак натрусило снегу. Но снег здесь легкий, разбросать не трудно. Сергей согнул попавший под руку картонный лист — получился совок. Им и начал сгребать снег, сбрасывая на улицу, в слуховое окно. Пожалуй, мать бы за такую работу похвалила. Мать всегда хвалила, когда он занимался полезными делами. В левом углу Сергей приметил медный примус и мятую керосиновую лампу. Лежали они здесь давно, и мать про них никогда не вспоминала, а значит, не сразу заметит их пропажу. Хотя примус и лампа из цветных металлов, много за них не дадут, потому что они очень легкие.

Вся надежда на две большие плетушки, что громоздились возле чердачного окна. Они набиты всякой всячиной и сверху прикрыты рваной задубевшей клеенкой. Сергей обмахнул ее веником, расстелил на чердаке, торопливо выкладывая содержимое кошелки. Сверху лежали старые, потрепанные книжки и тетради, пузырьки, бутылки и бутылочки, флаконы, которые он с ребятами собирал, воображая, что вся эта стеклянная посуда станет бутылками с горючей смесью, когда они начнут играть в войну. В этой плетушке лежало много ненужных вещей. Его рваные штаны, побитая молью желтая кофта матери, подшитый рыжий валенок, пара галош. Одна — черная, фабричная, другая — красная, самодельная, вырезанная из автомобильной камеры. В таких красных галошах у них после войны ходили многие в поселке.