Александр Исбах - Золотые кувшинки

Мы бросились к двери все вместе. Но она уже захлопнулась.

Белочка, бледная, стояла перед нами. По лицу её катились крупные слёзы.

- Мерзавец!-сказал Яша Шапиро. - Я побью ему все стёкла!

- Надо сообщить в его ячейку, - мрачно вымолвил Ваня Фильков и решительно шагнул вперёд, словно именно теперь, во втором часу ночи, он собирался отправиться в эту ячейку.

- Что же теперь делать? - спросил Серёжа Иванов. А я молчал. Я взял руку Белочки и слегка поглаживал её.

- Он всегда так говорит со мной, - шепнула она мне. - Что мне делать, Сашенька? Что мне делать, ребята?…

И тогда тут же, у заставы, мы устроили летучее заседание бюро ячейки.

Много лет прошло с тех пор, но я никогда не забуду этого заседания.

Короткая летняя ночь уже кончилась, и полоса зари зарделась на горизонте, когда мы приняли решение. Я помню наизусть каждое слово: «Предложить члену комсомола Белозёровой уйти от мужа, терзающего её. Поселить Белозёрову в общежитии типографии». И ещё одно негласное решение было принято нами. Его мы утвердили позже, проводив Белочку до общежития и устроив её там.

- Ребята… - сказал сурово Фильков, - ребята, мы принимаем ответственность за Белозёрову, то есть за Белочку. Ребята, ответственность коллективная! Честь комсомола на карте! (Он любил иногда говорить торжественно и цветисто.) И если кто из вас осмелится подкатиться к ней индивидуально, греть будем без пощады!

Он пристально посмотрел на меня. Я густо покраснел. А Яша Шапиро тоже посмотрел на меня и глупо ухмыльнулся.

- О чём речь, Ваня? - возмущённо сказал, подняв плечи, Серёжа Иванов. - О чём речь?

А я? Я молчал. Мне нечего было сказать Ване. Мне стало очень обидно, но я понимал, что такое решение для меня - закон.

С этого дня какая-то неловкость появилась в наших отношениях с Белочкой. Мы по-прежнему ходили все вместе, по-прежнему занимались и гуляли, по-прежнему все гурьбой провожали её до общежития. Но исчезла простота. Каждый из нас боялся взять её за руку, как, бывало, раньше, потрепать её спутанные волосы, остаться с ней наедине.

Мы следили друг за другом. И от этого становилось тяжело.

А я любил её ещё больше. И мне всё чаще хотелось нежно погладить её маленькую руку.

Яша Шапиро совсем заскучал.

- Сашка… - сказал он мне как-то, когда все разошлись, - Сашка, я, кажется, заболею от этого решения.

Однажды нам прислали два билета в Большой театр на «Царскую невесту». Мы разыграли их по жребию.

Билеты выпали мне и Белочке. «Это судьба», - подумал я. Кажется, никогда я не был так счастлив.

Тут я увидел, что Ваня Фильков смотрит на меня тяжёлым, напоминающим взглядом. Я посмотрел на Белочку. Она заговорщически подмигивала мне. Она хотела пойти со мной в театр. Не впятером, а только со мной.

- Сашка, - сказал Серёжа Иванов, - Оля Воронцова очень хочет пойти в театр. Уступил бы ты ей билет…

- Будь джентльменом! - нехорошо улыбнулся Яша Шапиро.

Я отдал билет Оле Воронцовой и быстро отвёл взгляд от потускневших глаз Белочки.

И я впервые с ненавистью посмотрел на своих друзей.

Белочка похудела, ясные глаза её стали огромными. Как бы мне хотелось остаться с ней наедине! Обнять её, шептать ей ласковые, простые слова. Мне казалось, что ей тягостно, что она одинока среди нашей пятёрки.

Иногда она так умоляюще смотрела на меня, что мне хотелось всё бросить и бежать с ней вдвоём от наших друзей - от Филькова, Иванова и Шапиро.

А может быть, я ошибался? Может быть, я неправильно понимал её взгляды?

Но нам она никогда не жаловалась, и мы боялись расспрашивать её. Мы считали, что всё идёт как полагается, хотя каждый из нас чувствовал, что мы обманываем себя.

…И однажды вечером Белочка не пришла на заседание бюро. Не пришла она и в общежитие.

Оля Воронцова, соседка Белочки по койке, передала нам маленькую записку.

«Дорогие мои, - писала Белочка, - я вас очень люблю. Вы очень хорошие. Сеня обещал последний раз (записка писалась наспех, и здесь было что-то пропущено)… и мне тяжело так. И я вернулась к Сене. Не сердитесь, мои хорошие. Завтра увидимся.

Ваша Белочка».

В этот вечер мы ходили мрачные и подавленные. Переругались друг с другом.

- Ну как, секретарь? - спросил Яша Шапиро. - Честь комсомола на карте или под картой?… - И даже злоба послышалась в его голосе.

- Дурак! - крикнул Фильков. - Ты просто дурак, Шапиро!

Но я видел, что Ване невесело.