Александра Анненская - Надежда семьи

— Я не могу ходить в гимназию в соломенной шляпке, — надувшись, проговорила Маша.

— Да отчего не можешь? Ведь вы же не в шляпках сидите в классе?

— Конечно, не в шляпках, да ведь на улице встречаются девочки! Я не хочу, чтобы меня принимали за нищую. Я уж лучше буду сидеть дома, пока настанут морозы и можно будет надеть меховую шапочку!

На следующий день Маша в самом деле не пошла в гимназию, хотя ей это было очень неприятно.

— Маша, ты отчего это не была в гимназии? — спросил у нее за обедом Иван Алексеевич.

Она повторила отцу то же, что говорила матери, — что не может идти в гимназию без новой шляпки.

Иван Алексеевич задумался.

— Экая беда какая! — озабоченным голосом проговорил он. — Как тут быть? У тебя разве нет денет? — обратился он к жене. — Ты вчера говорила, что займешь у Мироновой?

— Я заняла детям на обувь. Пол у нас холодный, того и гляди, простудятся, бегая в разорванных сапогах, — недовольным голосом отвечала Елизавета Ивановна.

Маша не стала просить мать, но в течение вечера она несколько раз принималась горько плакать. Иван Алексеевич видел эти слезы своей любимицы, и они мучили его. Он сознавал, что жена его права, что младшим детям обувь нужнее, чем Маше шляпка, но не мог выносить печали девочки. Несколько раз он начинал переговоры с Елизаветой Ивановной и наконец, когда Маша пришла прощаться с ним, перед сном шепнул ей:

— Радуйся, девочка, мать сдалась! Завтра утром она пойдет с тобой покупать шляпку!

Через день Маша пошла в гимназию в новенькой шляпке, а маленьким братьям ее пришлось еще недели три щеголять с огромными дырками на сапогах. На этот раз она уже почти не стыдилась своего дурного поступка.

«Не беда, если им и босиком придется походить, — думала она, глядя на братьев, — ведь их никто не видит».

Через несколько дней Маше понадобилась дорогая французская книга, и она прямо объявила отцу:

— Надо купить ее в магазинах, папа. Пожалуйста, не покупайте у букинистов!

Иван Алексеевич пошел заложить свой сюртук, чтобы удовлетворить ее желанию, и она приняла это совершенно спокойно.

Классная дама того класса, в котором училась Маша, выходила замуж и оставляла гимназию. Воспитанницы затеяли поднести ей на память альбом со своими фотографическими портретами. Маша, нисколько не задумываясь, приняла участие в этом подарке и тут же пообещала подругам снять с себя и раздать им около дюжины своих фотографических карточек.

В гимназии собирали подписку с какою-то благотворительною целью — Маша, не колеблясь, пожертвовала наравне с богатыми девочками, хотя вследствие этого семье ее пришлось на три дня отказаться от мясной пищи. Пришла зима. Маша забросила свои старые, заплатанные теплые сапожки и потребовала себе новых. Она не соглашалась носить на голове действительно довольно некрасивую вязаную косынку и, несмотря на сильные морозы, ходила с открытыми ушами, пока мать, боясь, что она простудится, не продала своей единственной нарядной вещи — шелковой кофточки и не купила ей такой платок, какого ей хотелось.

Елизавета Ивановна не попрекала дочь, но она часто с грустью глядела на нее и не раз говорила мужу:

— Дорого нам дается Машино ученье! И прежде трудно было жить, а теперь еще труднее стало! Все ей, да ей одной приходится делать — а ведь у нас и другие дети подрастают! За что мы их-то обижаем?

— Полно, — останавливал жену Иван Алексеевич, — потерпим немного! Маша за все вознаградит и нас, и младших детей!

— Долго еще этого ждать, да и дождемся ли когда-ни-нибудь? — вздыхала Елизавета Ивановна.

— Конечно, дождемся, — уверял Иван Алексеевич. — Маша еще ребенок, она часто не понимает наших нужд, но она видит, что мы для нее ничего не жалеем, и в свое время также ничего для нас не пожалеет.

Приближалось рождество. Один раз Иван Алексеевич пришел домой в особенно веселом расположении духа.

— Радуйся, жена, — сказал он, усаживаясь после обеда подле Елизаветы Ивановны, — мне к празднику дадут пятьдесят рублей награды!

— Неужели! Господи, вот-то счастье, — вскричала Елизавета Ивановна и даже покраснела от радости. — Хоть немножко мы поправимся! В лавочку долг заплатим, дров хороших сажени три купим, а то эти-то, дешевые, такие сырые, нисколько не нагревают печку; платье заложенное выкупим, куме долг заплатим…

— Ишь ты сколько наговорила! — смеясь, прервал Иван Алексеевич. — Да по твоим счетам и ста рублей, пожалуй, мало будет! Нет, вот я тебе что скажу: сорок рублей я тебе дам, ты из них плати долги и покупай что нужно для хозяйства, а уж десять рублей я себе оставлю: ты знаешь, рождество — детский праздник, надо же нам своих ребят чем-нибудь потешить, хоть по безделице я куплю всем им!