— А у меня, Митя, какое горе, — жаловалась девочка, пока брат бережно развешивал на гвоздики новенькое пальто и такую же новенькую фуражку: — сегодня нас с Петей в первый раз учила Лизавета Ивановна. Она, должно быть, ничего не знает! Представь себе, заставляла нас все время читать да с книги списывать!.. Я у нее спрашиваю: «А арифметике и грамматике когда вы меня будете учить?» — а она говорит: «Пете это еще рано, он ни читать, ни писать не умеет, а с тобой отдельно заниматься мне некогда». Я сказала это маме, а мама говорит: «И за то благодари, что чему нибудь учат: Лизавета Ивановна ведь денег с нас не берет, по доброте это делает». — Хорошо учит! Что меня учить читать да писать, когда я и без нее умею…
В другое время Митя, вероятно, выказал бы некоторое участие к огорчению сестры, но на этот раз он был так занят своими собственными успехами и желанием похвастать ими перед всеми домашними, что не мог думать ни о чем другом.
Едва дослушав сестру, он пошел к матери и там, при работнице Фекле, при Анюте и при Пете, торжественно произнес с десяток латинских слов. Анюта и Петя с некоторым уважением посмотрели на молодого ученого; Марья Осиповна осталась очень довольна такими быстрыми успехами сына, Фекла даже перекрестилась от умиления. Одна Оля была огорчена. Равнодушие брата сильно оскорбляло ее. Ей казалось, что именно теперь, когда он сам стал счастлив, он должен сочувствовать ей, стараться помогать.
После обеда, когда мальчик взялся за книги, чтобы готовить уроки к следующему дню, она опять начала с ним прежний разговор.
— Вот, Митя, — заметила она грустно: — всегда мы с тобой все учились вместе, а теперь ты учишься, у тебя новые книги, а меня никто не хочет учить!
— Ну, так что же? Ведь ты не можешь ходить со мной в гимназию, — ты не мальчик! Да и учиться тому, чему я учусь, тебе нельзя: это слишком трудно для девочек!
— Вот выдумал, — обиделась Оля: — да разве я до сих пор отставала от тебя в ученье? Еще учитель говорил, что я задачи скорее тебя решаю, и ошибок в диктовке делаю меньше.
— Это что, пустяки! Я теперь буду учиться по-латыни, это не про тебя писано… И вообще, Оля, ты лучше уйди, не мешай мне! Гимназические уроки не для девочек задаются, ты тут ничего не поймешь! Поди прочь!
Оля отошла от брата обиженная, оскорбленная до глубины души. Ей хотелось и прибить Митю, и выплакаться на просторе. Первое трудно было исполнить, так как Митя был сильнее ее, и потому она прибегла ко второму. Хлопая дверями, толкнув по дороге братишку, подвернувшегося под ноги, направилась она в огород. Там, за грядой гороха, было уединенное местечко, на котором она не раз выплакивала свои горести, сидя на небольшом камне. И теперь она побежала к тому же камню и, только усевшись на него, дала полную волю накопившимся слезам.
«Митя знать ее не хочет, Митя важничает перед ней! А давно ли все у них делалось вместе, сообща, давно ли она помогала ему готовить уроки, поправляла ошибки! Он гордится тем, что ходит в гимназию, что учится по-латыни, но разве она виновата, что ее не хотят учить! Он говорит, что его уроки слишком трудны для девочек, — неправда, не может быть, она не глупее его, хотя он и мальчик! И какое это, право, несчастие быть девочкой! Братья шалят и бегают, — мать ничего им не говорит, а ее бранит, когда она с ними играет; братья разорвут, перепачкают свою одежду, на них только поворчат, а ее за каждую дырочку мать наказывает, да еще зашивать заставляет! Господи, и отчего это я не родилась мальчиком, — рыдая, думала бедная девочка: — теперь ходила бы в гимназию вместе с Митей, училась бы всему, чему он учится, он не гнал бы меня от себя, не говорил бы, что его книги не про меня писаны! Это, положим, он врет, наверное врет! Только бы он мне показал эту латынь, я наверное выучу ее не хуже его! И все другое выучу. Хоть он и мальчик, а я не глупее его, я это ему покажу! Сходить разве к нему, попросить, чтобы он показал…»
При этой мысли слезы высохли на глазах девочки. Она раза два обошла огород, не решаясь войти в комнату, из которой ее так нелюбезно удалили, но наконец желание доказать брату на деле несправедливость его низкого мнения о ней взяло, верх над чувством мелкой обиды, и она твердыми шагами направилась в комнаты. Мите между тем несколько надоело сидеть одному над книгами; занятие латинским языком, правда, значительно возвышало его в собственных глазах, но заучиванье грамматических правил и целого десятка трудных слов было вовсе не интересно. Он обрадовался, увидя сестру, с которой можно перемолвиться словечком в промежутках между учением.
Читать дальше