Виктор Авдеев - Моя одиссея

Однажды студеной крещенской ночью мы задумались, чем же теперь нам обогреть палату. В палате у нас ночевал Володька Сосна вместе с меньшим братом Витькой, моим тезкой; родители их уехали на сезонные гастроли в Самару, и они временно жили в интернате.

— Давайте залезем наверх в гимназию, — предложил Володька, кивнув на потолок. — Возьмем какую-нибудь парту и сожгем.

— Ишь умник… наизнанку! — сказал мордатый хозкомовец. — Как же ты залезешь, когда дверь заперта? Может, у тебя отмычка есть?

— Через окно в нашем классе. У нас форточка без задвижки, верно, Витька?

Это была правда, и я кивнул.

— Нехорошо как-то, — сказал другой интернатец. — Топить таким делом… все-таки наука.

— О, — насмешливо присвистнул Володька. — «Наука»! Только что Священное писание сократили да букву «ять», а остальная программа как в царской гимназии. Вот добьют в Крыму беляков, небось и парты сделают особые… по советскому образцу. Мы с Витькой сами полезем.

Он поправил ремень и кивнул мне.

По коже у меня пробежали мурашки.

Черное январское небо смотрело зелеными ледяными иголками звезд, на площади за железной решеткой сквера неподвижно застыли облепленные инеем акации: казалось, они промерзли насквозь и от этого побелели. Под нашими ботинками визжал, гудел утоптанный снег. Мы с Володькой скинули шинели и по обледенелой водосточной трубе полезли на второй этаж. От недоедания и малокровия голые пальцы мои сразу озябли. Я с трудом карабкался вверх за Сосной, боясь глянуть на белую заснеженную землю, где осталось несколько ребят, с напряжением следивших за нами. Неожиданно Володька оборвался и, скатываясь вниз, обеими ногами стукнул меня по голове. Это помогло ему удержаться, а я, растопырив руки, словно подбитая ворона, полетел вниз и, по счастью, угодил в сугроб.

Отделался я больше испугом. При мысли, что вновь надо взбираться по мерзлой трубе, у меня закружилась голова; я сделал вид, что не могу подняться.

— Чего с тобой, Авдеша? — заботливо спросили ребята.

— Здорово… долбанулся. Наверно, кишки в животе отскочили.

Вместо меня в помощь Володьке послали другого парнишку. Они оба через форточку залезли в класс, открыли внутреннюю дверь прямо к нам в интернат. Когда по лестнице спустили парту, у меня тотчас перестала кружиться голова и кишки в животе улеглись на свое место.

Всем нам было очень весело рубить парту и растапливать ею «буржуйку». Я, как герой вечера, получил право подкладывать и, таким образом, сидеть около огня. Засовывая в жерло печки одну из досок, увидел сверху две фигурные буквы, вырезанные перочинным ножом: «В. А.». Я тихонько спросил у Володьки:

— Чья это парта?

— Наша, — ответил он беспечно. — Я хотел было взять у других, да раздумал: еще начнут разыскивать по гимназии, хай подымут. Мы ж с тобой сядем на свободную, а если спросят, скажем, что кто-то упер в соседний класс.

Объяснение меня вполне удовлетворило. Зима тянулась бесконечно, в марте еще вьюжило, валил мокрый липкий снег. Как-то в оттепель я от нечего делать забрел в гимназию. Шел урок французского языка. В классе отсырели потолки, валилась штукатурка, учеников стало меньше, и они сидели в бушлатах, пальтишках. Преподавательница, крест-накрест перевязанная шерстяным платком, держа в муфте озябшие руки, прохаживалась перед доской. Голову ее по-прежнему венчала тщательно уложенная коса из блестящих золотисто-белокурых волос, лицо осунулось, похудело, а голубые глаза казались еще больше. Она остановила взгляд на мне.

— Явле-ение!

Я был в широкой до пят шинели брата с форменными пуговицами, для тепла подпоясан грязным полотенцем. Неприметно шмыгнув носом, я сел сзади на пустую парту.

— Вы, Авдеев, хоть алфавит усвоили?

Какой там алфавит! Я и марки перестал собирать, забыл, как айданы выглядят: не на что было менять. Хлеба нам в интернате давали по осьмухе фунта [1] Восьмая часть фунта — пятьдесят граммов. в день — и то с перебоями.

— Я, мадам, буду держать переэкзаменовку. Конечно, я не пришел на выпускные испытания, Весной оперетка уехала на гастроли в Воронеж; вместе с труппой Новочеркасск покинули и Сосновские.

И когда в сентябре опять начались занятия, я пришел в третий класс и сел за первую парту. Над входом в гимназию теперь висела продолговатая вывеска с черными аршинными буквами, обведенными киноварью: «Единая трудовая школа».

Познакомился я с этим пацаном в потемках под стульями кинотеатра «Патэ», куда пролез зайцем посмотреть американский боевик «В кровавом тумане», Наверно, и он тоже попал сюда без билета, и мы оказались соседями.