Катерина Грачёва: Посох Следопыта

Андрейка был высокий и красивый, а Пузырь маленький, пухлый, в сползших мокрых штанах и в слезах пополам с грязью. И не прав был, кажется, Женька, потому что его вообще все не любили… Но всё это было уже так неприятно… и вообще похоже на тот, внешний, мир.

«Ещё и ты запищи», — презрительно подумала Настя и по-лихому плюнула вниз, где в старом, старом колодце качались среди ряски брошенные кем-то бруски, ветки и другой мусор.

Захохотали опять над Женькой парни, закачался-загудел колодец, небо в нём опрокинулось.

Из далёкого, смешного, наивного детства пословица из букваря вспомнилась, как писали-выводили пыхтя в прописи: «Не плюй в колодец — пригодится воды напиться».

И всё смешалось: тетрадки в косую линейку, плачущий Женька, колодец, оскорблённый смертельно…

— Хватит вам уже, хватит! — закричала Настя, спрыгнула с колодца и домой побежала, по чужому асфальту, под небом чужим, мимо чужих деревьев — молча, молча, молча стояли деревья, занемели…

Осень над миром — осень, птицы наши края покидают, бабочки не порхают над лугом, пасмурно, одиноко.

Молиться бы — слёз нет.

Прощай! Прощай!

Прощай, дача, умирать тебе без меня, а мне без тебя. Что-то непоправимое свершается — расту, расту — зачем расту? — Дача моя, дача, рай мой потерянный…

И никто уже разговоров не вёл, как в прошлом году, что отнимут дачу, а Настя тогда в один миг поняла, что дачи больше не будет.

Следопыт в колодец плюнул.

Опрокинулся колодец, мир опрокинулся.

Год прошёл.

Была степь, была ночь, была луна, от которой видна была тень.

Было старое городище по имени Устье, полное тайн и загадок, из цепи тех самых поселений, что оставили нам древние арии, огнепоклонники, кочуя по Уралу, следуя начертаниям звёздных рун. Была земля без края и небо во всё небо. Стучалось что-то неведомое в душу.

Века назад прошло здесь племя мудрецов, учёных и провидцев; прошло, и города за собой сожгло, исчезло из мира, а только что-то всё же осталось. Но что? Не кости же и черепки, нет, мало ли где ещё черепков накопаешь… Нет, осталось что-то большее, важное…

Не было у Насти дома. Не было роду-племени. Лука не было, и даже посоха не было: извела его мама, когда красила дома пол. Размешивала посохом краску, решив, что хватит старой палке без дела валяться, и выбросила потом. Ничего из прошлого! И Архивариус была не Архивариус, а ученица археологического класса, которая уже перестала стрелять из лука и взамен того начала понемногу краситься и цеплять в уши кольца, и куталась она в спальник в одной из археологических палаток.

Но Следопыт был. Был Следопыт! Последний из могикан. Первый из могикан.

Да, рай потерян и Следопыт из него изгнан, но не значит ли это, что пришло время строить свой Дом, своё Королевство, свой Храм заново уже на этой Земле? Строить своими руками. Для потомков.

Заволновались травы, забегал по ним луч фонарика. Маленький мальчик Кирюшка бежал по траве. Прибежал и ткнулся доверчиво в большую джинсовую ногу большого Следопыта. Это был совсем маленький мальчик, но доверие его было волнительней и дороже всех взрослых доверий на свете.

Кирюшка почти плакал. Он поднял кверху в ладони сломанную машинку, как обвинительный документ против всего человечества, и сказал с мировой скорбью:

— Я понимаю, что она была злая! Но зачем она это сделала?

Он смотрел вверх на Настю и хотел ответа.

— Кирюшка, — сказала Настя. — Я не знаю, зачем. Мне тоже очень больно. Но давай мы её простим?

— Если она злилась на меня, почему она не ударила меня? Но она прямо вот так взяла… взяла и сломала…

Он попытался показать, как сестра сломала его машинку, но не выдержал и залился слезами, прижимая раненую игрушку к груди.

— Может быть, мы сможем её починить? — Настя присела.

— Нет! Её уже не починить!

— Кирюш… не плачь. Я очень тебя понимаю. В мире не всё красиво, но плач не поможет. Нам надо самим делать радость, и тогда она будет. Помнишь, ты выпустил ящерку, которую мальчики поймали? Тебе ведь жалко было её выпускать, потому что хотелось с ней поиграть? Но ты такой молодец, что ты её выпустил. Зато она убежала и живёт, и мы её уже не сломаем. Ты сначала не понимал, что ей нехорошо с нами, а потом понял. Ведь это мы хорошо сделали, что отпустили её? Как она теперь радуется! Вот если долго молчать, то можно даже услышать, как они будут бегать по полю. И ящерки, и даже змеи, наверное. Хочешь послушать?

Кирюшка покачал головой, и всё обнимал маленькими ладошками ярко-жёлтую машинку, уместившуюся в его горсти.