Мы уже успели поесть раньше, ещё утром, поэтому занялись банками: Ленка стала обжигать их в пламени, а я принялся потихоньку плющить топором те, что уже были обожжёнными. Роза, задумчиво лежавшая на плите на краю скалы, так что ботинки её были уже где-то на весу, посмотрела на это и дружелюбно сказала:
— Сейчас вам это нравится, а пройдёт несколько лет, и всё изменится. Я ведь тоже через всё это прошла — юность, мечты, бег за морковкой по имени заманчивая идея… Поверь мне, Лен, когда ты заведешь семью, детей, у тебя уже не останется времени на романтику, и даже не в романтике дело — просто отпадёт, как сухие листья, как лепестки с отцветшей ромашки. И будут уже совсем другие мысли и заботы. Нет, это вовсе не значит, что я отговариваю тебя дудеть на флейте или собирать банки. Играй, пока играется, вырастешь — потом уже этого не будет.
Ленка наклонилась, выудила из костра горящую хворостинку и ответила:
— Вы совершенно правы. Легко мечтать и гореть, когда рядом есть кто-то солнечный и устремлённый. Многие могут даже думать, что они творческие люди, а на самом деле у них просто период подростковой романтики и подходящее под боком солнышко или костерок. Но наступают будни и ставят вопрос ребром: кто ты? И приходится отвечать на него по-настоящему…
Тем временем веточка в её руке, какое-то время трепетавшая на ветру язычком пламени, задымила и потухла. Ленка с непонятной улыбкой показала эту веточку, пожала плечом и бросила наземь.
Тогда Фёдор чуть поднял бровь, отложил ложку, наклонился и вгляделся в кучку мелких веточек. Перебрал несколько, выудил маленькую смоляную щепку-веточку с сосновым запахом, окунул в пламя. Щепка тут же вспыхнула ярко и уверенно. Фёдор отдал её Ленке и сказал:
— Ну, иные довольно настойчиво тянутся к солнцу, это у них в крови…
Пока они этак наглядно философствовали, я убрал котелки подальше от костра и приготовился жечь бутылки. Фёдор меня остановил:
— Не надо… И потом не надо. Отложи.
Я посоображал, потом спросил:
— Неужели понесёшь в город? А куда сдавать будешь? В тот же бачок кидать, откуда потом на свалку?
— Посмотрим, — сказал он. — Надо же когда-нибудь начинать.
— Ты думаешь, твой подвиг спасёт человечество и Солнечную систему? — насмешливо поинтересовалась Роза. — Чужие бутылки со всякой пакостью… Уж хоть бы закопал.
— Одну бутылку теоретически можно закопать, но не сто, — сказал он. — Поэтому нельзя ни одной.
— Малышок. Я смеюсь над тобой, а ты мне всё отвечаешь и отвечаешь. Зачем? Зёрна твои, которые ты сеешь, упадут на камень…
— А вы ведь тут не одна, — сказал ей я. — Ещё Ленка, еще я. А еще нас слушают мыши, деревья, травы, и горы… Это зерно хлеба в камне не прорастёт, а зерно мысли камень помнит и хранит. Вот приложите руку к этому камню и к какой-нибудь городской бетонной глыбе. И послушайте. У вас будут разные ощущения, потому что разные зёрна на них сеяли. Разве не так?
— За обнаружение мышино-каменной аудитории хвалю, — засмеялся Фёдор. — Этого я тебе, кажется, не подсказывал!
Вернувшись с электрички, он тут же позвал нас пройтись по хребту в сторону Черепахи. Я отказался, спрятался в палатке от солнца и стал записывать и дописывать то, что ещё не успел.
* * *
Между тем, не помню, говорил ли я, что мы стояли на хребте неподалёку от того места, где из-под хребта идёт наверх страховка, которую наладили здесь альпинисты. Вот по этой страховке и поднялась снизу, от Аракуля, гомонящая группа пляжников. Они не могли меня видеть, остановились на том самом выступе, где я спал утром, и произошел между ними запоминающийся диалог.
— Смотрите, палатка! Ничего себе, где поставились! Ну, неплохо устроились мужчики! — воскликнул один, видимо, даже и не предполагая, что в горах могут быть женщины.
— Да, это не наши, это какие-то горные люди, — заключил женский голос. — А наши-то и от машины боятся отойти.
А третий мечтательно произнес, как о самом заветном:
— Какая красота — ах, вот где бы шашлыки жарить!
Некоторые хотели пройти по хребту дальше через нашу стоянку, но их предводитель твёрдо заявил:
— Вниз, вниз, все за мной! Нам тут не пройти — здесь нам дороги нет!
И тогда они спустились обратно вниз. А я скорей записывал их слова. И жалел, что это не заснять на снимок. Ведь вы наверняка подумаете, что я придумал такой эпизод сам, для символизма: вот, мол, делятся люди на равнинных и горных. Но в том-то и дело, что, честное слово, я слышал это собственными ушами и даже видел в щель спортивное трико их предводителя! Понимаете вы или нет, что меня так поразило? Вы только поймите: ведь дорога-то по хребту отличная! Ребёнок не споткнется! Но эти люди сами ограничили свой мир шашлыками и нижними тропами. И ушли вниз!
Читать дальше