Сразу за нашим забором проходила широкая дорога в Петипасы. На дороге было, конечно, светлее, чем в саду под деревьями. И вот я увидел – по дороге бежало «это», а головы у него не было.
В это время залаяла собака в домике через дорогу; к ней присоединилась вторая, затем третья, в через минуту все собаки в Петипасах разразились громким лаем.
Не знаю, как я попал обратно, но попал я туда довольно быстро. Не помыв даже ног, забыв совсем про пижаму, я пулей влетел в комнату, нырнул в постель и натянул на себя перину.
Страх мало-помалу проходил. Вскоре я даже мог сосчитать в уме, сколько будет пятнадцать умножить на семнадцать. Но встать и погасить свет я все же не отважился.
Немного погодя открылась дверь из кухни, и пани Людвикова тихо окликнула меня: – Ты ещё не спишь?
Я быстро закрыл глаза, чтобы пани Людвикова не спросила, вымыл ли я ноги.
Она вошла в комнату, закрыла дверь на веранду и погасила свет. Затем вернулась на кухню, оставив дверь за собой полуоткрытой, чему, честно говоря, я был даже рад. Я повернул голову на подушке так, чтобы видеть свет в кухне, и стал размышлять, что же это я видел за забором. Неужели всё-таки привидение? Не может быть!
Но, если это не привидение, тогда что же это? Так и не найдя ответа, я решил, что рано утром напишу обо всем Руде Драбеку. После этого я поправил подушку под головой и начал придумывать письмо Руде. Начать я решил как можно спокойнее, а то он подумает, что я совсем струсил.
«Милый Руда, ты, наверное, очень удивишься, получив от меня письмо. Прежде всего должен тебе сказать, что ты оказался прав. Петипасы мне совсем не нравятся. Сюда и вправду можно добраться простым поездом, который останавливается даже в Хухлях. Каких-то двадцать пять минут – и ты уже на месте. Дома здесь самые обыкновенные, а деревья очень пыльные, как ты и говорил. В саду у шлагбаума вечно торчит девчонка в голубом платье и смеется над каждым мальчишкой, выходящим из поезда. На реке я ещё не был. Но зато мне уже устроил экзамен петипасский учитель. Он задал мне страшно трудный вопрос о Кази.
Единственная радость – это пан Людвик.
Приходилось ли тебе когда-нибудь жить у настоящего моряка? Так вот, пан Людвик, у которого я теперь живу, бывший моряк. По-моему, он даже был капитаном корабля, некогда потерпевшего крушение. Когда я вернусь в Прагу, я расскажу тебе захватывающую историю о корабле „Южный крест“. История эта длинная. В письме о ней не расскажешь.
Да, Руда, ты случайно не забыл рассказать мне тогда про такую вещь: что бегает по ночам в Петипасах без головы? Станда Калиб наверняка рассказал тебе об этом. Прежде чем ты уедешь в свое Гуменное, зайди к Станде и выспроси его хорошенько. Обязательно!»
О чем бы ещё написать Руде? Но, как я ни старался, так ничего и не придумал. Оставалось только наклеить на конверт марку в шестьдесят талеров, чтобы Руда мог мне ответить. Затем я повернулся на другой бок и уснул.
Проснулся я очень рано. Солнце только что взошло, и петухи ещё горланили вовсю. Оглядев комнату, я страшно удивился: как это я сюда попал? Наконец понял, что я в Петипасах у Людвиков.
И тут же мне вспомнилось привидение. Когда мы в классе проходили пословицы, мы узнали, что утро вечера мудренее. Но здесь, в Петипасах, эта пословица не имела никакой силы. Чем больше я думал о привидении, тем больше мне казалось, будто я решаю какую-то сверхтрудную задачу. И каждый раз, когда решение уже вертелось где-то близко, у меня в голове вдруг становилось пусто.
Солнце поднялось выше и заглянуло ко мне в окошко. Стоявший на окошке пузырек с чернилами засветился синим цветом. Это напомнило мне о письме Руде Драбеку. Я немедленно принялся за письмо, чтобы поскорее получить ответ. То место, где я просил Руду разузнать у Станды Калиба о петипасском привидении, я подчеркнул двойной жирной чертой.
Кончив писать, я посмотрел на часы. Было только четверть шестого. На кухне стояла мертвая тишина. Людвики ещё спали. А я стал думать, чем мне заняться сегодня. Пожалуй, лучше всего отправиться на рыбалку. Я вынул из шкафа коробку с крючками, грузилами, дробью и поплавками и стал искать в ней ржавый крючок, который нашел в прошлом году на Лужнице, а заодно грузило с маленькой дыркой и сломанный поплавок. На дне Бероунки сплошные камни и коряги. Возьму крючки, грузило и поплавок похуже, – по крайней мере, не будет жалко, если они останутся на дне.
В шесть часов я умылся и отправился на кухню спросить пани Людвикову, не пора ли вставать. Открыв дверь, я увидел, что пани Людвикова и пан Людвик уже осторожно ходят по кухне, боясь меня разбудить.
Читать дальше