Ольга Зайцева - Три шага из детства

Я уже про них и забыла, но недели через две, возвращаясь из школы, подслушала разговор нашей соседки с дворником.

«Зина, ты помнишь, – рассказывала дворничиха, – ведь целые полчища крыс бегали по дому. Я во всех трех парадных все мусоропроводы ядом-то и засы́пала, так в соседних двух я два дня крыс выметала, а у вас хоть бы одна сдохла! Куда они делись – не понимаю. Нет их, и всё!»

Патрис открыл рот и взволнованно зашептал:

– Они прочли и ушли?

Я почесала макушку, вспомнив, как Лиза надо мной потешалась из-за этой истории, и только пожала плечами.

В общем, Патрис не такой уж и противный!

Ему тоже не позавидуешь: мотается между родителями и всем только мешает!

Еще до поездки я представляла, как приду в школу после каникул и так небрежно, как бы между прочим, расскажу, где была.

Так всегда делает Вика Чугунова, которая и сейчас, наверное, отдыхает с родителями в Испании или на Бали.

Но оказалось, что мне ничего рассказывать не хочется, хотя мы с мамой и в музей сходили, и по городу погуляли, но как-то безрадостно, без обычного смеха и понимания между нами. Мама сделала стрижку и стала какой-то новой и незнакомой. Она все время думала о чем-то своем, и ей было не до меня.

Только Лиза мне завидовала, потому что свалилась с гриппом и скучала дома, а когда я ей позвонила, она радостно наговорила мне ядовитых гадостей.

Вот уж действительно «хорошо там, где нас нет!», как говорит бабушка.

А Патрис… Он же просто боится, что мы с мамой непрошеными гостями вторгнемся в его жизнь и отец отправит его учиться в закрытый лицей. Патрис уже мне заявил, что если это случится, то он сбежит в Индию!

Да и нужна ли ему дылда сестрица?

Может, и мне куда-нибудь сбежать? Но, пожалуй, кроме как в деревню Колосково, где мы летом снимаем дачу, мне бежать некуда. И что я там буду делать?

По правде сказать, мама тоже чувствовала себя не в своей тарелке и хотела домой, но у нас билеты уже были взяты, и ничего нельзя было переиграть.

– На родину им захотелось! – зло фыркнула Алиса, когда мы обсуждали наш будущий отъезд.

Мама не ответила, а я задумалась, что же такое «родина».

Почему-то перед глазами проплыл наш облезлый дом и закиданный бутылками и грязными пакетами газон с одним чахлым кленом у подъезда и огромной вонючей помойкой у подворотни, исписанной гигантскими текстами непонятного граффити.

Но потом я вспомнила, как однажды в осенний субботний день бабушка решительно надела куртку и мою бейсболку и, выйдя во двор, попросила у дворников-таджиков метлу. Я с громким воем потащилась за ней. Проходившая мимо соседка сказала: «Бесполезный труд – опять всё загадят!» Бабушка пропустила ее слова мимо ушей и продолжала подметать.

К нам на подмогу вышли соседки Анна Давыдовна и Александра Ивановна, прибежал Петя, и мы повеселели. Лизу отправили гулять с маленьким Тёмой, и они тоже помогали. Мы очень быстро все почистили, запихали мусор в большие черные мешки – и наш двор сразу преобразился.

А потом Александра Ивановна сказала, что она утром испекла штрудель с капустой, и предложила зайти его отведать. Пете, правда, послышалось – «студень», и он очень удивился, но когда мы хором объяснили ему, что это пирог, аж покраснел от удовольствия. А бабушка послала меня домой за абрикосовым вареньем, которое она сама варила и берегла для торжественного случая.

Пирог еще не успел остыть и таял во рту, к чаю Анна Давыдовна принесла песочное печенье, и мы на него выкладывали янтарные половинки абрикосов – вот так чудесно закончился наш субботник!

А больше про «родину» я ничего не надумала…

От этого воспоминания я затосковала, и мне страшно захотелось очутиться в нашей прихожей, где знакомо пахнет пылью, недавно поклеенными обоями и маминой шубой, которая трещит от электрических зарядов и источает тонкий запах духов и озона.

В прихожей было мое тайное убежище, где я с детства пряталась от семейных бурь, сидя на маленькой обувной тумбочке и зарывшись в пальто и куртки.

Я вздохнула. Почему нельзя жить, не мучая друг друга, чтобы всем-всем было хорошо и радостно?!

Мы грустно сидели рядом, и эта грусть нас объединяла.

Я искоса поглядывала на размазывающего слезы неряху Патриса, сморкавшегося в край маминого халата и успевшего за полдня перевернуть весь дом.

Бабушка говорит, что людей часто сводит сама судьба. Может, отсюда «сводные» братья и сестры? Мне вдруг стало жалко Патриса, и я задумалась: хорошо это или плохо, что он возник в нашей жизни? Бабушка-то его обязательно полюбит… А я? Не знаю! И, вздохнув, протянула ему жвачку.