Ольга Зайцева - Три шага из детства

Мне же велели накануне вымыть голову и обязательно надеть новую блузку с белым кружевным воротничком. Видимо, в ней я должна была больше соответствовать образу невинного ребенка, чтобы не отпугнуть жениха наличием в семье дитяти в переходном возрасте.

Михаил Семенович оказался пожилым шумным мужчиной, с длинным лицом, приоткрытым, как у миноги, ртом, полными розовыми губами и белыми крупными зубами. Прямо реклама зубной пасты. Белизна зубов была такой ослепительной, что невольно закрадывалась мысль: а не искусственные ли они?

Бабушке он преподнес конфеты и жалкий букет гвоздик, мне – какую-то книжку. При этом он фальшиво заулыбался и засюсюкал, одновременно внимательно и колюче глядя на меня поверх очков.

За обедом М. С. много говорил и ел. Мама сидела тихая и смущенная и вяло ковыряла вилкой в тарелке. Лида же заливалась соловьем, а я напряженно думала, как от этого М. С. избавиться. Гадко и вызывающе вести себя, как-то: ковырять в носу, делать вид, что меня тошнит, пускать слюни (как в каком-то фильме) – я не могла. Накажут – мало не покажется!

К кофе Лида поставила на стол французский коньяк и большую пиалу с орехами – очищенным фундуком.

И гадость придумалась мгновенно.

Беспрерывно болтая, М. С. все время запускал руку в пиалу: он оказался большим любителем орешков.

Я выскользнула в другую комнату и в горшке с фиалками набрала несколько круглых катышков (они называются «керамзит»), очень похожих по размеру и цвету на орехи. Вернувшись к столу, в какой-то момент несколько штук я незаметно подкинула в пиалу.

После того как М. С. в очередной раз отправил в рот горсть орехов, раздался противный треск ломающейся пластмассы.

Тут все ахнули и засуетились, а М. С. выскочил из-за стола и помчался в прихожую, где, широко открыв рот и корча страшные гримасы, стал рассматривать свою челюсть в зеркале. Лида с мамой ринулись за ним и с преувеличенным вниманием погрузились в изучение широко открытой пасти Михаила Семеновича.

Лидочка аж засунула ему в рот свои наманикюренные пальчики…

Я же быстро выбрала катышки из пиалы и вышла из комнаты.

Вечером бабушка очень переживала случившееся:

– Какая неприятность! Наш гость, оказывается, сломал мост!

И я представила большой каменный мост, по которому к нашему дому крадется М. С., и тут мост под ним рушится, и М. С. с дикими воплями, лязгая зубами, летит в пропасть, а наш дом неприступной крепостью гордо возвышается над бездной…

– Разве можно приглашать в этот дом приличных людей?! – рычала Лида.

– Он какой-то противный, этот твой Михаил Семенович… – вяло отбивалась мама.

– Он СУПЕРпротивный! – вклинилась я.

– Что-о?! Не твоя ли это работа? Почему-то ни одна гадость в доме без тебя не обходится! – завопила Лидочка.

– А я-то здесь при чем? – сделала я обиженное лицо. – Просто я не хочу, чтобы мама выходила замуж за этого М. С.!

– А тебя никто и не спрашивает!

– Да у нас просто не хватит средств, чтобы починить ему мост! – крикнула я.

И тут сестры захихикали, а мама изобразила, как Михаил Семенович ощупывает свою челюсть перед зеркалом. И они ушли на кухню допивать «с горя» коньяк.

А Михаил Семенович навсегда исчез из нашей жизни.

Ура!

Сестры собрались навестить свою престарелую университетскую преподавательницу Маргариту Ростиславовну и меня туда зачем-то потащили.

Наверное, как свое единственное достижение в жизни!

Для начала мама выхватила у меня из рук любимую куртку-кенгурушку и затолкала ее в стиральную машину со словами:

– Только не эту хламиду! Наденешь платье!

Потом туда же полетели джинсы.

Это жуткое платье «приличной длины» с пояском, прикрывающее коленки, было кошмаром моей жизни. Я в нем выглядела таким дебильным ребенком-переростком, не хватало только соски во рту, а ведь я ростом была уже почти с сестриц. Подол платья имел свойство электризоваться и прилипать к ногам, облепляя их в виде мешка, что делало меня толстой и неуклюжей. Из-под «приличной длины» выглядывали две белые толстые икры.

Еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь из одноклассников увидел!

Мы прошли в кабинет, заставленный пыльной антикварной мебелью, где за огромным дубовым столом со львами на ножках и в таком же огромном кресле сидела, завернутая в плед, сухонькая лысая старушонка в больших роговых очках. Она нас величественно приветствовала и принялась что-то вещать нудным голосом педагога.