Татьяна Шипошина - Тайна горы, или Портрет кузнечика

В прошлом году я родителям о Крыме даже не заикался. Тому имелась объективная причина.

Дело в том, что я в своем третьем классе «художки» самый маленький. Это сейчас мне четырнадцать (почти). А тогда еще двенадцати не исполнилось…

К нам в школу принимают с третьего, а то и с четвертого класса обычной школы. Это меня взяли с первого, потому что папа…

Несмотря на то что я просидел два года в подготовительном классе, я все равно оказался младше всех.

Папа на практику в этом году не ехал. Ему сделали большой заказ, который требовалось закончить в срок.

— Пущать или не пущать? Вот в чем вопрос? — размышляли мама с папой, сидя в мастерской за «рюмкой чаю» по случаю скорого окончания учебного года в «художке».

На мольбертах сохли неоконченные картины папы. В открытые окна проникали лучи закатного солнца.

В мастерской родители сидели не одни. Там же находились папин друг Мигель со своей спутницей Ариадной и папин друг Иваныч без спутницы. Правда, присутствовала мамина подруга Жанна. С Мигелем и Иванычем папа учился в Строгановке. Мама тоже там училась, только на три года позже.

Мигеля по-настоящему зовут Миша. Он тоже художник, только «свободный». Он так про себя и говорит:

— Я — свободный художник жизни!

Правда, я не видел его картин. Однажды я даже спросил у папы, где можно посмотреть картины Мигеля? Потому что Мигель сам как картина: черные длинные волосы, весь в каких-то разноцветных кофтах и шарфах, в каких-то ремнях, фенечках и завязочках…

— Я бы тоже хотел взглянуть на его картины… — вздохнул папа. — Только он давно уже кисточку в руках не держал.

— Он занимается перфо́мансом, — пояснила мама.

Я не понял. (Тогда не понимал.)

— Ну, берет разные штуки, ставит их с ног на голову и сам ходит посреди этого всего, — пояснил папа.

— На голове? — спросил я.

Почему-то мне представился Мигель со своими шарфами и фенечками, стоящий посреди разных штук именно на голове. Вернее, на ногах, но на потолке. И шарфы свисают вниз…

— Что — «на голове»?

— Ну ходит!

— А-а-а… — протянул папа. — Угу. Можно сказать и так. А эти всякие штуки называются «инсталля́ции».

— Не забивай ребенку голову, — попросила мама.

— Для общего развития, — пожал плечами папа. — Я же на выставку к Мигелю Сашку не приглашаю!

— Да, — отозвалась мама. — Не стоит ребенка пугать…

Мигель — он в общем-то дядька добродушный. Только с закидонами. Как выпьет, начинает читать стихи и бренчать на гитаре. А потом жаловаться на жизнь и плакать. Или смеяться.

Подружки с ним приходят разные. Наверно, потому, что ни одна долго не выдерживает. Или стихов, или слез, или этих… как их?., инсци… ну, этих всяких штук, поставленных с ног на голову.

Теперешняя Мигелева Ариадна ему под стать. Тоже вся в ремешках, бусах, поясах и серьгах. Лохматая. Молчаливая. В трех или четырех кофтах, выглядывающих одна из-под другой. Пришла к нам только второй раз.

Мигель сразу же принял участие в вопросе о моей практике:

— Пускай ребенок отдохнет от родителей! Пусть едет! Я — за! В Крыму хорошо! Тепло!

— Угу, — кивнула его подружка. — Я, например, сама сбегала из дома три раза.

По-моему, эта фраза оказалась единственной, которую она произнесла за весь вечер.

Я не думаю, что такой аргумент положительно подействовал на маму. Она внимательно взглянула на подружку Мигеля и предложила:

— Может, я его лучше на дачу к бабушке отправлю?

Я любил бабушку, мамину маму. Она оставалась единственной моей бабушкой: все остальные (бабушка и два дедушки) уже покинули этот мир. Я бы с удовольствием съездил к бабушке в гости.

Но практика! В Крыму! Вместе с ребятами из «художки»! Неужели родители не поймут, что я уже вырос!

— Ма, это же всего три недели! А на даче у бабушки мне и так все остальное лето загорать! — возразил я.

— Крым теперь чужая страна… — вздохнула мама. — Не знаю, как там обстановка. Граница, таможня…

— Он что, золото и бриллианты повезет? — поинтересовался Мигель.

— Наша школа ездит туда испокон веков, — не погрешил против правды папа. — Может, пусть съездит? Чтоб от товарищей не отстать?

Папа, кажется, склонялся на мою сторону. Тут мама привела последний аргумент:

— А если что-то случится?

На такую фразу ответить невозможно. Поэтому все замолчали. Я готов был заплакать.

Тут за меня заступился Иваныч.

— Я бы отпустил, — повел он своими плечищами. — Пусть мужиком становится.

Как я был благодарен Иванычу за поддержку!