Анна Масс - Белое чудо

Поздно ночью он возвращается. Он стар. Седая борода закрывает ему колени. Годы согнули его спину. Но для меня он все так же красив, как в молодости, и в его взгляде, устремленном на меня, все та же любовь.

«Нашел, — говорит он тихо. — Мы полетим не вперед, а назад по кругу Времени, и замкнемся на той минуте, откуда начали свой путь».

...Он захлопнул книжку, положил ее в чемоданчик, встал и пошел к выходу.

...«Куда ты?! Не уходи, Грэй!» — «Прости. Пришло Время. Мне нужно сойти на своей Остановке. Прощай».

Двери раскрываются, он сходит. Двери закрываются. Я прихожу в себя и замечаю, что плачу. Понастоящему плачу — слезы так и бегут по щекам. Что это было? Сон? Не знаю, да это и неважно. Главное, я жила в эти минуты так интересно, так ярко — ни один спектакль, ни один фильм не мог бы мне дать ничего подобного. Наверно, потому что я жила своей собственной жизнью — хоть и придуманной, но своей.

Троллейбус покачивается, я смотрю в протаянный кружочек. Вот Крымский мост. Вот Парк культуры. Кольцо замыкается. Вот и моя остановка. Я выхожу. Вернулась в свое Время. Падает снег.

Интересно, где сейчас мой Грэй в своей бежевой куртке из кожзаменителя, с «дипломатом», с «Аэлитой», обернутой в газету? Где-то в районе Даниловского универмага и давно уже забыл про меня.

Но мы встретимся. Через три года. Ночью. На побережье Тихого океана.

Позвонила мамина сослуживица, Валентина Ивановна, и взволнованным голосом попросила позвать к телефону маму. Я передала трубку и невольно прислушалась, пытаясь догадаться по репликам, что случилось.

— Неужели?! — воскликнула мама. — Ну, не расстраивайся... Ну, Валечка, не надо... Ну, не падай духом. Ну, еще бы!.. Ну, я понимаю... Ну, я от всей души...

Выражение маминого лица при этом оставалось вполне безмятежным, из чего можно было понять, что ничего трагического у Валентины Ивановны не случилось, скорее всего, она переживает из-за какой-нибудь очередной ерунды, а мама подыгрывает из чувства дружеской солидарности.

И вдруг мама заговорила другим тоном, деловитым и непритворно взволнованным:

— Что?.. Ты серьезно?.. Ну, еще бы! Разумеется! А когда? Прекрасно. Договорились. Ну, давай. Целую.

Она повесила трубку, посмотрела на меня и на папу и сказала:

— Валя продает дубленку. Совершенно новую. Болгарскую. Ей муж привез, а она ей мала. Катькин размер, сорок шестой.

— А зачем Катьке дубленка? — спросил папа.

— Затем, что это красиво! Удобно! Модно, наконец! Затем, что ее нигде не достанешь! Затем, что это тот счастливый случай, который бывает раз в жизни!

— И сколько стоит этот счастливый случай? — спросил папа.

— Четыреста пятьдесят.

— Но у нас же нет таких денег.

— У меня есть триста, на пальто. А сто пятьдесят займем, хотя бы у твоих родителей.

— А пальто?

— Бог с ним, с пальто! — решительно сказала мама. — Пять лет ходила в старом и еще похожу. Мне это, в конце концов, не так важно, а Катька — почти девушка, ее пора начать одевать.

На следующий день мы с мамой поехали смотреть дубленку. Мы вошли в красиво обставленную, всю в хрустале, торшерах и бра, квартиру. Валентина Ивановна кивнула в сторону широкой тахты.

— Вот, — сказала она. — Я вчера буквально рыдала: такая чудная вещь и не сходится вот здесь и вот здесь.

На тахте лежало нечто потрясающее. Белое, приталенное, опушенное по подолу, бортам и капюшону коричневатым мехом.

— Белая?.. — растерянно спросила мама.

— В том-то и дело! — с горечью ответила Валентина Ивановна. — Самый писк!

— Вещь, конечно, прелестная, — сказала мама. — Но я боюсь, Катька ее быстро запачкает.

— Ерунда! — ответила Валентина Ивановна. — Что она в ней картошку будет таскать? Если специально не пачкать, то она и не запачкается. Примерь, Катька. Она тебе в самый раз.

Я взяла ее в руки. Я просто влюбилась в нее с первого взгляда. Она была такая мягкая, нежная, легкая, от нее так хорошо пахло. Я медлила надевать ее. Со мной еще никогда такого не бывало, чтобы я волновалась из-за одежды. Да мне ничего особенного и не покупали. Я носила все то, что носили мои подруги, не лучше и не хуже.

— А это... Такого ни у кого нет в нашем классе. Ни у кого во всей школе! Ну — была не была!

— Какая прелесть! — в один голос сказали мама и Валентина Ивановна.

Я подошла к большому зеркалу. На секунду я даже усомнилась, я ли это. Во-первых, та, в зеркале, выглядела гораздо старше, ей можно было дать лет семнадцать, но уж никак не четырнадцать. А во-вторых... Если бы на улице мне навстречу шла такая девушка, я бы, наверно, подумала: вот бы стать на нее похожей!