Радий Погодин - Рассказы о Ваське Егорове

Увы, прекрасны имена древних птиц: сирин, гамаюн, рух, алконост, стрепет, иволга... У нынешних птиц имена проще: ворона, галка, соловей. Вот птица соловей. Ничем ее не сгубить — ни асфальтом, ни пестицидом. Упрямый характер. Народный артист.

Герб Новой России — двуглавый соловей.

В Ленинграде, у Инженерного замка, рыбак в фетровой шляпе поймал лосося. Грамм на шестьсот. Тут же собралась толпа летних людей с фотоаппаратами. Все ликовали в надежде на повторение чуда. А что произошло? Ну, увидели лосося. Не сразу определили. Но как расширился язык: язь, голец, красноперка, вязига, балык...

Плохо у нас с вязигой. Некоторые трудящиеся даже не знают, что такое и когда было. С балыком тоже. Один мальчик сказал: "Балык — это грузин".

Не то мы делали — искали чудесное в птицах, в частности, в орлах. Нужно было искать в рыбе.

Древняя рыба: стерлядь, осетрина, рольмопс... Вобла — общее название древних рыб.

Панька жил на Реке. Ночевал в деревушках, которые в стихах и песнях о родине называют ясноглазыми. Впрочем, иногда с похмелья, сквозь слезы от тоски земной они, может быть, и кажутся таковыми.

Невзирая на возраст, Паньку называли коротко — Панька. Дома своего Панька не имел, где песни пел, там и водку пил. Там и спал. Старый был Панька. Очень. А молодым, говорят, он и не был.

В первую мировую войну вернувшиеся с фронта солдаты чуть не забили Паньку дубьем, так как нашли в деревнях голопузую поросль. Сначала они кричали долго и мудревато, как на окопном митинге — с посинением шеи, угрожали Паньку поймать и скосить его, сатану, из винта, или разнести в пух гранатой. Но все же выяснили, что рыжие мальчишки с безбоязненными, как у Паньки, глазами, а также рыжие голосистые девочки родились лишь у окончательных вдов. У других солдаток внесрочные ребятишки были либо обыкновенно-русые, либо беленькие, а у одной бабы родился мальчик японского вида. Мужики отходили баб кто чем: кто вожжами, кто поленом, и пошли на митинг самогон пить.

Хоть Панька был и невиноватый в полногрешном смысле, мужики изловили его, конечно, опоясали дубьем поперек крестца и снова пошли на митинг самогон пить. И Панька с ними, даже впереди них.

— Кабы женщина без вас не рожала, — пояснял им Панька фельдшерским голосом, почесывая ушибленное дубьем мясо, — то и народ перевелся бы на земле — это все вместе зависит. Мало ли, может, вы на той войне проклятой застряли, может, война вам любезнее жены. А нонешний час вы, понимая нужду природы, не реветь должны и матюжничать, а веселиться. — Панька принялся плясать, петь разгульные песни и так уморил мужиков на митинге, что они про своих несчастных баб позабыли, но принялись вспоминать заграничные похождения и намерения, и вместе с махорочным ядом, со слезой и кашлем выхрипели свои обиды, можно сказать, до дна.

Когда засверкала, зашумела кровавым ветром гражданская война, Панька пошел в чистый бор, разложил костер у озерца круглого, накрошил в огонь дымокурных трав, вырядился в волчью шкуру и заорал песни, о которых даже самые древние старики не слыхивали. Наскакавшись и наоравшись, он сжег на костре волчью шкуру, золу сложил в горшок и закопал в тайном месте.

Свое колдовство Панька объяснить отказался наотрез. И ушел, говорят, в Самару.

Волки в том году расплодились неистово, заняли все леса и овраги. У мужиков появилась забота волков бить. Потому мужики друг друга не перерезали, что волков били.

Панька пришел, когда установилась власть, когда активисты из бозлошадников стаскивали с церквей кресты.

Эту акцию Панька не одобрил. Но, хватив самогону, возопил:

— А скажите мне, христиане, почему молимся мы не орудию любви и жалости, но орудию казни?

— Для веры, — объяснили ему.

И он им ответил:

— Для страха! А на церкву надо вешать флаг с розой посередке или с цветком "анютины глазки".

В Паньку бросали грязь и навоз. Старухи проклинали его как антихриста. А он говорил им:

— Ведьмы вы, ведьмы, Христа-Спасителя я почитаю, но и над ним есть Бог-Свет.

Вообще о Спасителе Панька отзывался с некоторой иронией, считал его гордецом. "Чем один человек отличается от другого? — спрашивал он и сам отвечал торжественно: — Грехами! А Спаситель наш Иисус Христос все грехи человеческие на себя зачислил. Чем же эта гордыня меньше гордыни сатанинской? Это и есть отъятие человеческого от человека... Почему Иисус не родил ни мальчика, ни девочку?"

— Потому что крест святой нес! — возглашали попы.

— У вас на все крест. Когда со своими бабами лягете, суньте им вместо плоти крест святой.