Дмитро Ткач - Шторм и штиль

— Мне кажется, что так мы скорее узнаем друг друга. Каждый — у всех на глазах. Говори, что хочешь, сколько хочешь, только искренне. Тут человек как на ладони виден будет. Ведь нам же вместе плавать.

— Товарищ лейтенант, а мне и самому интересно стало. Пусть расскажут…

В кубрике — яблоку негде упасть. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, на скамейках, на нижних койках и просто на корточках. Юрий Баглай обвел глазами лица: где молодые? Нет, они не сидели отдельной группой, а устроились среди «стариков» — уже успели перезнакомиться.

Вел собрание комсорг корабля Николай Лубенец. Его рыжие волосы при свете электрических лампочек отливали золотом.

— Ну что ж, — сказал он. — Начнем. Мы знаем уже, что все вы комсомольцы. Это хорошо, наш экипаж — комсомольский. «Старики» друг друга знают. А вот с вами, молодыми, нам хочется познакомиться поближе, чтобы знать, кто примет от нас вахту. Вот и расскажите о себе. Ну, кто первый?

Как всегда бывает в таких случаях, выступить первым никто не решался. Посматривали друг на друга, смущенно улыбались. Наконец раздался низкий сильный голос:

— Разрешите мне… Не в молчанку же играть мы сюда пришли…

Поднялся высокий юноша. Волосы у него, как и у Андрея Соляника, густые-прегустые, только не черные, а белые, как лен, глаза серые.

— Иван Байдачный, — назвался он. — Родился я на Херсонщине, в семье колхозника. После восьмилетки работал в своем колхозе на тракторе и учился. Закончил сельскохозяйственный техникум. А тут пришло время идти в армию. Хоть и степняк я, а, честно говоря, на флот хотелось. Может, потому, что море от нас недалеко, и я часто к нему ездил. А может, потому, что мой старший брат — тоже моряк, на Каспии служит. Ну, вот и все. Биография у меня короткая… Ага, еще не все… Сюда меня прислали в боцманскую команду. Обещаю, что справлюсь.

Поднялся второй юноша. Он был абсолютной противоположностью Байдачному. Невысокий, широкоплечий, волосы черные, как смоль, глаза тоже черные — большие, выразительные и властные. Такие глаза умеют приказывать, покорять. Держится свободно, даже независимо. Гортанным голосом с очень заметным акцентом он сказал:

— По национальности я — армянин. Зовут меня Вартан Жамкочян. Отец у меня — нефтяник, инженер. Мать — учительница, преподает физику и математику… Я закончил десятилетку и работал на буровой вышке бригадиром. Правда, мало работал. Взяли на флот. Люблю технику. Поэтому и на корабль меня послали машинистом… Хочу спросить: можно ли во время службы учиться заочно? Мечтаю о том, чтобы закончить институт и тоже стать инженером-нефтяником, как мой отец. Это очень интересно — нефть добывать…

— Учитесь, было бы желание, — ответил Лубенец. — Скажите, а в комсомольской работе участие принимали?

— А как же не принимали?! — встрепенулся и возмущенно блеснул глазами Жамкочян, и Баглаю показалось, что Лубенец даже смутился под этим взглядом. — Секретарем комсомольской организации были. Членом бюро райкома были! Принимали участие, дорогой, принимали!

— Вот и хорошо, — сказал Лубенец, а сам подумал: «Меня заменит, это готовый комсорг корабля».

Вартан Жамкочян понравился всем. Ждали, что он еще скажет, но Лубенец уже спросил:

— Кто следующий?

— Я, — отозвался молодой матрос, чем-то очень напоминавший Куценького.

— Аркадий Морозов, — назвался он. — Радист по профессии.

И тут кубрик зашевелился, послышался оживленный и веселый шепот, и кто-то осторожно спросил:

— А вы, случаем, не брат нашего Куценького?

Аркадий улыбнулся.

— Что, похожи? Мы с Александром уж и сами в зеркало смотрели. Здорово похожи. Но не братья. Только оба одинаково свое дело любим. Что же рассказать о себе? — неторопливо продолжал Аркадий Морозов. — Я из Запорожья. Родители мои работают на заводе «Запорожсталь». Отец — сталевар, а мать заведует детским садом… И старшие братья — сталевары. А меня еще со школы потянуло к радио. А когда научился приемники делать, морзянку самостоятельно выучил. Кто-то передает в эфир, а я ловлю, читаю. А потом меня в геологическую партию взяли, там мой дядя геологом работал. Интересная у них работа, Целый день под солнцем, на ветру в земле копаются. А вечером соберутся, песни поют. А я им на гитаре играю.

— А почему сюда гитару с собой не взял?

— Не знал, что можно… Если разрешается, то я куплю, когда на берег сойду.

— Покупай, — сказал Лубенец, — если денег не хватит, мы тебе поможем.

Лицо Морозова раскраснелось, глаза радостно заблестели.