Станислав Родионов - Преступник

И он выключил газ. Емкость чавкнула умирающе. Белье сварилось. Вряд ли у капитана найдется такая жуткая кастрюля.

Школьное здание, уставшее от дневной шумихи, к вечеру вроде бы само удивлялось гулкости и тишине своих коридоров.

Они миновали множество классных дверей, пока не уперлись в большую, массивную. Спортивный зал тоже был пуст и, как все огромные сооружения, рассчитанные на людские массы, казался заброшенным и печальным. Но свет горел, а в далеком углу возились. Они подошли.

Два парня, упершись друг в друга лбами, демонстрировали непонятную борьбу — что-то среднее между вольной и самбо. Куртки трещали, жидкий мат ходил под ногами ходуном, лица краснели азартом…

— Роман! — окликнул Леденцов.

— Это из милиции, — буркнул Тюпин напарнику, нехотя расцепляясь.

Петельников узнал его: длинный костистый драчун, которого он в профилактических целях вздымал за шиворот. Внук Ром-бабы тоже оглядел капитана настороженно.

— Все учишься драться? — спросил капитан.

— Давно научился.

— Зачем?

— Чтобы уважали.

— За кулаки?

— За силу.

— А за ум?

Распаленный Тюпин сбился со своего брехучего настроя и, как показалось оперативникам, философски подвигал ушами.

— Наш лозунг какой? — нашелся он. — Пусть победит сильнейший!

— А если так: «Пусть победит умнейший!»

— Умнейший никогда не победит.

— Это почему же?

— Хиляк.

Оперативники переглянулись. Сколько они повидали секций, кортов, рингов и бассейнов; сколько они видели тугомышечных бойцов и борцов с лицами, которые хоть сейчас отливай в бронзу? Много крепких лиц и людей с бесстрашными взглядами… Но в каждом уголовном деле им попадались один-два-три человека, бежавших от преступника, бросивших потерпевшего или утаивших правду. Поэтому оперативники не верили этим рингам и спортивным площадкам, где проверялись мускулы, а не души. Шестнадцатилетний балбес убежден в слабости разума…

— А мы сейчас проверим, кто побеждает: глупейший или умнейший, — мрачно решил Петельников. — Леденцов, проведи-ка схватку.

— Товарищ капитан, я в чинах, старше его…

— Бьют не по годам, а по ребрам, — усмехнулся Тюпин.

У Петельникова были нелюбимые пословицы. Эту, про ребра, за ее жестокость он ненавидел сильно.

— Зато он тяжелее тебя килограммов на десять.

Они сошлись. Тюпин, нахрапистый, костисто-угловатый, будто свинченный из рычажков и рычагов, в самбистской куртке, на полголовы выше своего противника. Леденцов, веселый, щуплый, рыжий, в желтых ботинках, в красном галстуке. И Петельников пожалел, что придумал это легкомысленное зрелище, в общем-то несправедливое для подростка. Но когда учить, как не в шестнадцать? А почему шестнадцать? Сидел три года в. одном классе?

Тюпин схватил противника за руку и попробовал бросить через бедро, но лейтенант увернулся легко, как упорхнул. И подросток сделал ту паузу, которую допускают все борцы, готовя новый прием. Леденцов к этим паузам не привык: не было их в схватках на улицах, во дворах и чердаках, — поэтому он на секунду прыгнул к подростку и вроде бы сплясал рядом с его ногами. От неожиданной подсечки Тюпин полетел на край мата, но лейтенант диким прыжком — кенгуриным — настиг его и подхватил, не дав припечататься к мату.

Тюпин выпрямился, скорбно сопя и разглядывая шведскую стенку. Его бывший напарник, видя такой поворот, вроде бы заинтересовался брусьями, потом «конем», а там и дверь оказалась рядом.

— Понял? — нравоучительно сказал Петельников. — Всегда побеждает умнейший!

— В конечном счете, — добавил Леденцов ради истины.

— Он больше меня тренировался…

— Он больше тебя читал, — изрек Петельников. — Ладно, теперь к делу.

Они сели на низкие скамейки — Тюпин меж оперативниками.

— Где Саша? — повел разговор капитан.

— Не знаю.

— Знаешь, он твой друг.

— Знаю, но не скажу.

— Почему?

— Потому что он мой друг.

— Закон обязывает говорить правду.

— Какой закон?

— Уголовный, который вы изучаете на правоведении.

— А закон дружбы? Сам погибай, а товарища выручай!

Петельников замолчал. Тюпин прав: здесь юридические нормы не очень-то стыковались с моралью. Выходило, что работники милиции требовали предать друга. В оперативной практике эта психологическая трудность преодолевалась, поскольку человек, о котором надлежало сказать правду — друг, приятель, родственник, супруг, — совершил преступление. И не было такой морали, которая побуждала скрывать истину. Но Вязьметинов не был преступником. И Петельников решил, что это обстоятельство убедит подростка скорее.