Станислав Родионов - Задание

— Выйди, — попросил Леденцов.

Она закрыла за собой дверь, прижавшись к ней спиной.

— Ир, зря ты на маму обиделась…

— Я не обиделась.

— Почему же ушла?

Она завертела единственную пуговицу с такой скоростью, что Леденцов стал ждать, когда та отскочит.

— Боря, ты хочешь на мне жениться?

— Мы же все решили.

— А почему хочешь жениться?

— Странный вопрос.

— Не отвечай, я знаю почему.

— Почему же?

— Тебе капитан приказал.

— Сама придумала или всем Шатром? — зло спросил Леденцов.

— А что особенного? — деланно удивилась Ирка. — Если вы жизнью рискуете по приказу, то жениться вам раз плюнуть.

— Да Петельников про мою женитьбу еще и не знает!

Леденцов вцепился в ее пуговицу, которая болталась уже на двух ниточках, и в сердцах оторвал. Ирка вздохнула и глянула на него, как мать на неразумное дите.

— Боря, ты меня за чурку держишь. Дура, без образования, тусуюсь с фанатами-шпанятами… Дура, точно. Только женщина сердцем думает, а не большими полушариями. Может, капитан и не приказывал, но женишься ты на мне, Боря, по расчету.

— Ага! Приданое в сундуке, пятикомнатная квартира, автомобиль с дачей и папа в министерстве!

Для убедительности Леденцов ткнул кулаком в жидкую обшарпанную дверь. Он почти кричал, распаляя себя, чтобы заглушить ее слова, которые нащупывали правду. Ирка скрестила на животе руки, придерживая половинки халата. Снисходительная улыбка, чуть заметная и оттого казавшаяся еще более снисходительной, почти ироничной, не сходила с ее лица. И эта улыбка, и простенький вид, и спокойно скрещенные руки каким-то образом состарили ее — у двери стояла женщина, умудренная опытом.

— Боря, расчет бывает всякий.

— Ну какой тут расчет, какой?

— Меня от Шатра бортануть…

Леденцов почувствовал, что краснеет. И чем больше краснел, тем больше злился — и еще сильнее краснел. Он хотел определить причину своей злости… Догадливость Ирки? Собственная беспомощность? Пустота этой затеи? Или краснел, потому что рыжий — они краснеют скоро и ярко?

— Ты пожалел меня, Боря…

— А жалость — это расчет?

— Спасибо, но ни одна женщина не пойдет, если ее берут из жалости.

— Ты не женщина, ты несовершеннолетняя! — крикнул Леденцов, делая шаг назад.

Узкая замшелая лестница на его крик отозвалась: с потолка, как обвал от выстрела в горах, затрусила пыль. Леденцов поершил жесткие волосы, шагнул вниз и сел на грязную ступеньку. На лестнице стало тихо; лишь наверху, видимо на чердаке, где стоял сундук с приданым, скрипела под осенним ветром какая-то ржавая петля.

Ирка села рядом, сильно, как всегда, прижавшись теплым плечом.

— Боря, ты хороший…

— Хороший, хороший, — пробурчал он.

— Но по жалости не женятся.

— Жалость и есть любовь.

— Нет, Боря. И убогих жалеют.

— Ты передумала?

— Нет, не передумала.

— Тогда не понимаю…

— Сегодня какое число?

— Пятое октября.

— Боря, мы поженимся точно пятого октября следующего года. Клево, как в старинных романах, а? Мы будем… это… помолвлены.

Иркины слова, полумрак стен, тишина и тепло, идущее от ее круглого плеча, вдруг успокоили Леденцова. Но она сказала еще, может быть, самое главное:

— А за меня не переживай. Народ слинял, Шатер сдох.

— Пойдем завтра в кино? — неожиданно предложил Леденцов.

— Только на любовное.

Ирка поцеловала его в щеку — легонько, прикоснувшись, словно между ними уже пролег придуманный ею год.

А в понедельник на город бросилась разъяренная непогода; теперь эти циклоны, казалось, вызывала сама метеослужба, научившись вычислять их с поразительной точностью. Холодный почти горизонтальный дождь хлестал по вроде бы еще не остывшим домам. Среди капель нет-нет да и шмыгнет белесым следом крупная градинка, отскочит от асфальта и пропадет в луже.

Леденцов вошел в райотдел, отряхнул куртку и направился к Петельникову. Предстоял неспокойный разговор, который капитан обещал по телефону Людмиле Николаевне, но тогда, в пятницу, Леденцов улизнул вместе с ребятами.

Перед дверью он замешкался, будто его попридержала нехорошая сила. Верно, нехорошая, коли к другу не пускает. И все из-за этой любви, в которой Леденцов понимал теперь еще меньше, чем до знакомства с Иркой.

Допустим, он хотел жениться по служебному долгу, по своей доброте, из-за жалости… Говорят, что этого еще мало, нужно чувство. Какое? Да разве долг, жалость и доброта не перевесят любое чувство; разве они тоже не чувства? Или людям подавай страсти без ума и без долга? Когда стреляются сами и стреляют любимых, когда ради любимых бросают детей и стариков, совершают безумства и безрассудства?.. И Леденцов подумал, что поэты и песенники, романисты и драматурги и еще обнявшиеся парочки в общественном транспорте опошлили истинную любовь, превратив ее во вседозволенную дурь. У них выходило, что любовь — это такое состояние, когда интеллект полностью отключен. Дай бог, вернее, не дай бог, чтобы интеллект отключился. Без него человек не человек, без него человек есть волк вроде Мочина или Паши-гундосого. Между прочим, они, Мочин и Гундосый, были способны на страсть и никогда — на долг или на жалость.