— Привет, шатрапы! — бросил Леденцов новое словечко, сложенное им минимум из трех слов: Шатра, сатрапа и шантрапы.
Ему не ответили.
Бледный сидел, уцепившись двумя руками за скамеечные рейки. Его всегда упорный взгляд не имел ни силы, ни смысла. Иногда он облизывал губы и тихо отдувался.
Высоко закинув голову, Шиндорга пил из бутылки пиво длинными медленными глотками; белесая струйка текла по его круглой щеке и пропадала под воротом рубахи. Темная челка слиплась — от пота ли, от грязи или от того же пива…
Грэг лежал на скамейке, как цыпленок табака: распластанно, придавленный своей гитарой. Глаза закрыты, волосы касаются земли, замшевая куртка в серых землистых пятнах.
Ирка развалилась на лавке, широко расставив ноги и опустив голову. Ее кожа, видимо, настолько побледнела, что загоревшие скулы сделались лимонными. И сильнее выпятились губы.
— Что случилось? — спросил Леденцов.
— Артист, скажи, — тихо велел Бледный.
— Я умираю, — засморкался Грэг.
— Хлебни пивка, — предложил Шиндорга.
Артист хлебнул лежа. Видимо, силы появились, потому что он сел и взялся за гитару. Тонкий голос неузнаваемо похрипывал-посипывал, и казалось, что Грэг учится кудахтать.
Жил-был у бабушки Шиндорга-внук,
Шестнадцать балбесине стукнуло вдруг.
Бабушка Шиндоргу очень любила,
Шестнадцать бутылок «Агдама» купила.
Мы там плясали, орали и пели,
Выжрали все и теперь заболели.
Артист вновь лег, бессильно накрывшись гитарой. Непривычная здесь тишина почему-то пугала. Только листья шуршали над головой. Под ногами перекатывались — сами, что ли? — порожние пивные бутылки. Запахи алкоголя, прокисшей еды и лука воротили.
— Поздравляю, — сказал Леденцов Шиндорге.
— Не за что.
— Почему меня не пригласил?
— Где ты живешь, я знаю?
Леденцов порадовался, что не знает. Пригласил бы — не откажешься. И что бы там делал? Не давал бы пить? Только посмеялись бы. Сам бы пил? Хватит одного раза.
— Неужели шестнадцать бутылок? — не поверил он.
— По числу лет, — самодовольно подтвердил Шиндорга.
— А народу сколько?
— Еще трое…
— Все равно выходит более двух бутылок на брата, — удивился Леденцов.
— Я только стакан хватила, — низким неженским голосом сказала Ирка.
— Сам-то на наших глазах семьсот высосал, — вмешался Бледный.
— Дело не в литраже, — слабо заговорил Грэг, — а в закуске. Картошка, помидоры да вареная колбаса. Прижимистая, хотя бабушка Шиндоргу очень любила.
— А кофей с лимоном? — защитился Шиндорга.
— Бледный эти лимоны жрал с солью и перцем, — хохотнула Ирка.
Леденцову стало так противно, будто напился, с ними скверного вина и наелся лимонов с перцем. Хорошие поступки, глубоко спрятанные души… Пока он ломает голову над их поведением, эта шантрапа спокойненько попивает дешевый портвейн. Да стоят ли они того, чтобы тратить на них силы и время, — кстати, с завтрашнего дня уже драгоценное оперативное время, ибо завтра в девять ноль-ноль он должен быть в райотделе? Не плюнуть ли на них, тем более что уже никто ничего ему не поручал и никто ничего не спросит.
Леденцов сразу как бы увидел капитана и ту иронию, которую замечали только хорошо его знающие люди: она как бы бежала по щекам от крепких губ, готовых к усмешке. Но Петельников сам велел бросить эту педагогическую акцию, поэтому он ничего не скажет. Лишь мысленно поговорит, а может, и не мысленно…
«— Лейтенант, случалось, что ты не смог выполнить задание?» — «Случалось, товарищ капитан». — «А бывало, чтобы сам отступился?» — «Не было, товарищ капитан». — «Почему же ты здесь отступился? Только потому, что это не задание и не приказ?..»
— И что дальше? — спросил Леденцов.
— А что дальше? — поднял тяжелую голову Бледный.
— Ко мне участковый заходил, предупреждал…
— Моего папашу тоже накачали, — подал слабый голос Артист.
— Старики, мне такая жизнь обрыдла, — вздохнул Леденцов.
— А ты знаешь другую? — ухмыльнулся Шиндорга.
— Братцы, жить надо интересно…
— Жить надо клево, — поправил Артист.
— Григорий, ну что это такое — «клево», что?
Все, кроме Грэга, посмотрели на Леденцова, удивленные уже забытым именем Артиста.
— Клево-то? — воспрял Бледный. — Это когда у меня в кармане не чирик-червонец, с которым я топаю за стаканом плодоворотиловки… А когда в бумажнике пачка «бабок», вхожу в ресторан «Европа», метр берет меня под руку, официанты семенят, «телки» дышат глубоко…
Читать дальше