Станислав Родионов - Задание

В каждом из этих ребят все-таки была жалость. Есть в них жалость, он же видел. В одиночку никто бы из них не додумался до такой пытки. Но эту жалость они в себе давят. Чудеса: человечество проявление жалости полагает за высшую добродетель, а эти подростки ее стесняются. Почему? Да потому что они вместе. Видимо, у группы возникает какая-то своя, особая психология. Ну да, психология толпы. Но ведь есть и психология коллектива, в котором стесняются делать плохое… Одно несомненно: работать с ними можно только поодиночке. Но как? Он еще подумает, он еще додумается. В конце концов, для чего же заведен блокнот под названием «Мысли о криминальной педагогике»?

Они поднялись. И никому не слышимый вздох облегчения прошелся по Шатру. Все повеселели, будто минула неприятность.

— Ты иди, — разрешил Бледный отличнику.

Маслов неожиданно всхлипнул.

— Все-таки струхнул, — довольно заметил Шиндорга.

— Не болит, — сказал первые и последние слова Олег Маслов и выскочил из Шатра.

— А я с этим парнем пошел бы и в бой, и в драку, — задумчиво признался Леденцов.

Ему не ответили. Согласились?

— Желток, как браслетик? — спросил Бледный.

— Толкнул за триста…

Леденцов достал деньги, взятые из маминой шкатулки, которая, стоило ее открыть, тоненько, на древнем клавесине, играла полонез Огиньского; впрочем, он тоже клал туда свою зарплату.

— Хиловато, — поморщился Шиндорга.

— Торговаться побоялся…

— Куда пустим? — спросил Бледный.

— Ирке, — предложил Грэг.

Никто не возразил. Бледный протянул ей деньги, которые Ирка взяла свободно, как заработанные. Леденцов ничего не понимал… Почему именно Ирке? Как даме? Как вырученные за дамские часики? Или ее очередь получать добычу? Или она их кассир?

— Будем резвиться? — спросил Шиндорга.

— Неохота, я домой, — устало ответила Ирка.

— И я, — вздохнул Артист.

— А где ты живешь? — поинтересовался Леденцов.

— У Центрального парка.

— О, нам по пути, — соврал оперативник, стремясь к индивидуальному подходу.

Они поехали автобусом, но в сутолоке, тряске и шуме не поговоришь. Артист сразу же плюхнулся на свободное место, потянув за собой и его. Леденцов сел напрасно, ибо знал, что женщины и пожилые люди, в каком бы конце салона ни находились, непременно шли к нему: видимо, притягивал рыжий цвет. Поэтому в общественном транспорте он не садился, да и зажатым быть не любил.

На следующей же остановке Леденцов уступил место женщине лет тридцати. Грэг ухмыльнулся, развалясь демонстративно и тихонько пощипывая струны. Пола замшевой куртки легла на колено соседки, длинные волосы рассыпались по спинке сиденья…

У Леденцова вдруг шмыгнуло преступное желание — дать ему по затылку со всего маху. И все! Не убеждать, не воспитывать, не сюсюкать, а по патлам, по патлам… Небось сразу бы все почувствовал. Леденцов усмехнулся: эту педагогическую мысль в блокнот лучше не записывать.

Поездка выходила пустой: он стоял, Грэг сидел. И тогда Леденцов предложил ему выйти и дальше топать парком. Артист согласился.

Шли они медленно, бездельно, нога за ногу, как ходить Леденцов не привык и не умел. Уже стемнело. Белые круглые фонари, прикрытые сверху листвой, походили на выросшие торшеры. Светили они диковинно, выхватывая из тьмы деревья и ложась на дорожку матовым туманцем. Запах поздних осенних цветов показался Леденцову забытым. Когда он тут был? В июне, в белые ночи. Тогда он летел с гоночной скоростью, рассекая телом кусты и сучья, сдирая с себя куртку, рубашку и кожу, — преследовал бывшего боксера, он же «король дискотеки», он же Фимка-жила. И было не до запахов.

Клен даже в фонарных сумерках краснел. Его дерево, родственное, тоже рыжее. Леденцов нагреб веер листьев.

— Красота, а?

— Желток, давай фонарь кокнем?

— Зачем? — опешил Леденцов.

— Просто так.

— Просто так я ничего не делаю.

— Все со смыслом? — поехиднее спросил Артист.

— Стараюсь.

— Значит, ты дурак, Желток.

— Это почему же?

— Да потому что смысла ни в чем нет.

Леденцов обрадовался: разговор шел в руки и завел его сам Артист. Да сразу о смысле жизни. Теперь бы взять верную ноту, но Леденцов вдруг ощутил легкость своих лет. А ведь есть же педагогические приемы, как говорить по душам; есть разработанные методики, есть обобщенный жизненный опыт… В тех книгах, которые мудрой стопой ждут его дома на столе.

— Если нет смысла в шатровых сборищах, так, по-твоему, его нет ни в чем? — рубанул сплеча Леденцов.