Виктор Сидоров - Повесть о красном орленке

— Так это другое дело! — горячо возразил Пронька.— Откуда ты мог знать, что Гнутый — дрянь человек? Серьга вот никому не сказал — значит, настоящий парень. А Гнутый — дрянь. Я ведь тоже вон Настеньке про Артемку сказал. Так что ты это брось, Спиря. То не в счет. А вот как под плетюгами молчал — здорово!

— Правда?..

— Правда, Спиря. Ты молодец. Настоящий парень.

Спирька улыбался. Улыбался бледными, непослушными губами. Даже на краю могилы он думал о своей вине и терзался. А теперь — все!

Пронька вышел от Спирьки в добром настроении: «Вытянет. Никуда не денется! А то уж и умирать надумал. Чудак!»

У филимоновской усадьбы увидел Ваньку Гнутого, тот поджидал Мотьку.

«А вот с этим я сейчас за все рассчитаюсь». И Пронька решительно подошел к Ваньке. Подошел и без всяких вступлений схватил его за ворот шубенки.

— А ну, падаль, отвечай, за сколь продал Спирьку и меня?

— Да... да... да ты что? — вытаращил в ужасе глаза Ванька.— Я не... не... не продавал...

— Сколь бабок получил от Мотьки?

— Три... три... тридцать. Я же не знал, что вас бить будут.

— Тридцать? Что так мало взял, гад ты ползучий? Что, мои два зуба, которые выбили беляки, тридцать бабок стоят? Да? А Спирькина жизня тоже? Ты кого продал? Своих продал! Ты теперь враг. Колчак!..

И Пронька ударил Гнутого прямо в зубы. Потом еще, еще. Бил исступленно, зло, за всю свою боль и за Спирькину. Ванька даже не успел закричать, позвать на помощь. Он скулил, валялся в грязи, а Пронька бил его без жалости.

Выбежал со двора Мотька. Сначала испугался, потом пришел в дикий восторг.

— Вот это кладет! — прошипел в восхищении Мотька.— А ну-кось еще! Так! По глазу? Ух ты! Ловко!..

Пронька отпустил Гнутого, обернулся:

— А, это ты, Матюша!..

И еще с розового лица Мотьки не сошло оживление, в масляных глазках не потух огонек звериной радости, Пронька с наслаждением хлестанул его по пышной роже.

— А это твоя доля за болтовню, Матюша. Это за меня, а это за Спирьку!.. А это наперед. На всякий случай, кулачина ты проклятый.

Мотька выл, как пес, протяжно и звонко. Пронька не стал дожидаться, когда выбегут к нему на помощь, ушел.

А наутро узнал, что умер Спирька...

«Не стало Спирьки, а? Был — и нету. Как же это так? Нету!»

Пронька открыл глаза, резко встал с лавки.

— Что с тобой, Прошенька? — испуганно спросила тетя.

— Ничего... Спирьку жалко...

Тетя легонько промокнула платком глаза:

— Жалко... Да как жалко, Прошенька... Не приведи господь.

Пронька с минуту сидел, напряженно раздумывая о чем-то, потом решительно шагнул к вешалке.

— К Серьге схожу.

— Посидел бы дома нынче... Погода-то совсем вздурела. Гляди, что на дворе деется.

Пронька равнодушно глянул в окно: ветер в самом деле стал сильнее и еще злее сыпал водяной пылью. Дорога теперь превратилась в длинную лужу, и по ней беспрестанно, словно судорога, пробегала черная рябь.

— Схожу...

Тетя беспомощно махнула рукой, вздохнула:

— Не бережешь себя, Проша. Нисколь не бережешь. Гляди, все мокрое: и одежда, и обутки. Не даешь просохнуть. Ить простынешь — захвораешь...

Пронька молча собрался и вышел из избы. Уже на улице надвинул шапку по самые брови и зашагал, прикрыв лицо от встречного ветра с дождем и снегом.

Серьга чистил у коровы. Выглянул из сарая на стук калитки, позвал:

— Иди сюда, Пронька.— И когда тот подошел, добавил : — Сейчас приберу, и в избу пойдем.

— А мне в избу ни к чему... Дело к тебе.

Серьга вопросительно уставился в хмурое замкнутое лицо Проньки.

— Заканчивай работу, потом.

Серьга быстро управился, прислонил вилы к стене сарая.

— Ну?

Пронька заговорил не сразу, несколько раз испытующе глянул на Серьгу:

— Присядем.

Сели на ясли. В сарае было тепло и густо пахло навозом. Сквозь небольшое оконце трудно пробивался свет.

— Я вот зачем... Жалко тебе Спирьку?

— Жалко... Чего спрашивать-то...

— Хочешь отомстить за него?

— Как?! Кому?! — от неожиданности воскликнул Серьга.

— Тише ты... Белякам, конечно. Гришане и всем остальным.

Серьга задумался. Не получится ли из этой затеи то же самое, что случилось с Пронькой и Спирькой? Поймают, изобьют, а то и просто-напросто убьют. Поднял голову, смущенно глянул на Проньку, в его напряженные глаза, которые вдруг похолодели и сузились.

— Трусишь, значит? — Голос у Проньки стал сухим, отчужденным.— Тогда нам говорить не о чем. Прощевай.

Он поднялся и пошел. Но Серьга схватил его за рукав:

— Ты погоди...

— Нечего годить. Думал, ты настоящий. Пусти уж.