Анатолий Маркуша - Большие неприятности

И я оказался на кухне.

Вышел сосед. Долго мыл руки над раковиной, шуруя скрипучей щеткой. Неожиданно, не обора­чиваясь, спросил:

— Причина в чем?

— Ножницы, — сказал и показал я, — резали, а теперь не режут.

Он молча взял из моих рук ножницы, пощелкал, провел пальцем по лезвиям и хмыкнул:

— А угол?

— Чего? — не понял я.

— Угол заточки? Не ведаешь — семьдесят два градуса?! — И он повел меня в свою холостяцкую берлогу, где научил точить ножницы.

При этом он говорил много и нескладно, но... удивительно, как ни странно, дельно.

— Спроси: почему? Пойми, потом работай. Яс­но?.. Не знаешь — узнай... Нет у кого... мозгуй и пробуй. Не вышло — почему? Думай! Картошку чистить просто, а пол мыть, а дрова колоть, а лапти плести? Умеешь — просто, а нет — не дай бог!..

После истории с ножницами я стал заходить к соседу (родители этих посещений не одобряли). И должен признать, он не только многому научил меня, но, и это, пожалуй, главное, прочно заложил в мальчишескую голову убеждение: человек может все. Понять. Узнать. Решить. Может — сам.

Если очень захочет и если четко определит, чего ему надо и зачем.

Я взрослел, а сосед вроде не старился: отношения наши становились ближе, понимание росло. Он много раз помогал мне решать задачи по математи­ке, случалось, и по физике...

Я вполне доверял Инженеру и не считал его ненормальным. Максимум — странноватым. Од­нажды признался:

— Хочу в авиацию идти. — Никому не признавал­ся, а ему сказал.

— Форма нравится? — неприятно ощерился Ин­женер, показывая свои желтые кривые зубы.

По правде, я обозлился, пожалел, что разоткро­венничался, и тоже ощетинился:

— Нравится! А что — плохая форма? — И, выдер­жав паузу, добавил: — Но мне нравится не только форма. Где еще такое сочетание умственных и физических усилий, как в авиации?

— О-о-о! Разговор! — сразу изменившимся то­ном откликнулся Инженер. — Искать гармо­нию — занятие. Для человека! Только не очертя голову!

— Почему очертя голову? — не сообразил я, что он имеет в виду.

— Обыкновенно: в военное училище метишь?

— Да-а.

— А в аэроклуб? Сначала! Понюхать... проверить взаимность?

— Чего проверить?

— Ты в авиацию хочешь, а она? Может не признать... Способности есть ли? Летный талант? Ты — не знаешь, я — не знаю... И никто не зна­ет... Методом проб и ошибок осваиваем жизнь... А цена? Соображать надо: рубль вложил — два взял!

И он убедил меня.

Когда позже я уже собрался нести заявление в аэроклуб, сосед сказал посмеиваясь:

— Желаю тебе... отравиться!

— Что-о-о? — вытаращил я глаза.

— Авиацией отравиться... наповал... На всю жизнь! Иначе не стоит начинать.

По нержавеющей авиационной привычке я про­сыпаюсь без будильника. Глаза открываются в то самое время, какое я назначил, хотя открываться им не хочется.

Рань-ранища необыкновенная. Улицы вымер­шие, машины только штучные, и асфальт еще прохладный, даже пылью почти не пахнет...

Собираюсь и выхожу на площадь Маяковского.

Начинаю точно с того места, с которого когда-то давным-давно мы начинали под водительством пионервожатой Лены, — со ступеней концертного зала Чайковского.

Да, я решил два раза в неделю — по вторникам и пятницам — проходить Садовым кольцом, полный круг...

Для чего? Чтобы не заплывать жиром, чтобы двигаться: нет надежнее средства против дряхле­ния — и чтобы доказать самому себе: Абаза кое-что еще может!

Только не думайте, пожалуйста, будто я сильно стараюсь продлить пребывание здесь, ну-у... в вашем обществе, на земле. Знаю: от смерти не уйти, никому еще это не удалось... А вот сделать так, чтобы не болеть, я надеюсь и верю, в моих силах.

И какая вообще это глупость, связывать понятие молодости с числом прожитых лет! Разве в годах дело, разве не бывает двадцатилетних стариков и семидесятилетних юношей?

Вся штука в потенциале души! В способности двигаться, удивляться, искать, радоваться, разоча­ровываться и не переставать надеяться. А потенци­ал рождает динамика.

С этим: «Да здравствует динамика, никакой ста­тики!» — я и выхожу на старт.

Когда-то первый этап был у нас этапом молча­ния. Теперь все кольцо предстоит пройти в молча­нии: разговаривать не с кем.