Анатолий Маркуша - Большие неприятности

Когда на этот раз в дверь позвонили, дома никого не было. Я фокстерьером промчал по коридору и спросил, как учили:

— Кто там?

В ответ услышал:

— Подайте Христа ради...

Что бы это могло значить? Решил уточнить:

— Чего?

— Копеечку или хлебушка кусочек подайте.

Я открыл дверь и увидел очень старого, очень седого, очень морщинистого человека, одетого в лохмотья. Он смотрел на меня странными невидя­щими глазами филина — большими и круглы­ми — и повторил:

— Подайте Христа ради копеечку или хлебушка кусочек.

С таким я еще не встречался. Надо было как-то поступать, но как?

— Сейчас! — сказал я и полетел в комнаты.

Копеечки у меня не было. Есть ли хлеб в буфете, я не знал. Хлеба не оказалось. На потемневшей деревянной хлебнице, хранившейся в семье, навер­ное, со времени наполеоновского нашествия, валя­лась, не считая крошек, только смятая бумажная салфетка.

Как же быть? Я растерянно оглядел комнату и увидел сложенный на стуле серый отцовский ко­стюм. И сразу вспомнил вчерашний разговор роди­телей.

— Только выбросить его, — говорила мама, — ты же шесть лет — в хвост и в гриву, не снимая...

— Ну и что? Для работы — вполне. Отдай в чистку! Поживет еще.

Последнее слово всегда бывало за отцом. Теперь костюм дожидался чистки.

Но ведь мама говорила: только выбросить! Я сам, собственными ушами слышал! Не очень заду­мываясь над последствиями, я схватил отцов­ский костюм, рысью пробежал по коридору и отдал терпеливо дожидавшемуся под дверьми нищему.

— Спаси Христос! — сказал старик. — Заругают тебя, ангел...

Это было непонятно и странно: я ангел?!

За самовольство мне, конечно, влетело. Но на этот раз обошлось без особых нравоучений. И я бы сказал, что выпороли меня скорее для порядка, чисто символически: щедрость в нашей семье по­ощрялась.

Образование мои родители имели весьма ограни­ченное, но с молодых лет прониклись почти мисти­ческим уважением к науке. Думаю, не последнюю роль тут играло непоколебимое убеждение: гра­мотность — капитал! В понимании отца тот же врач был прежде всего состоятельным, хорошо матери­ально обеспеченным человеком.

И еще один нюанс: страшнее жадности осужда­лись в нашем доме любая нечестность, воровство, прикарманивание, обман, жульничество и все про­чие явления этого ряда. Так вот, отец считал: образование открывает путь к честному достатку, избавляя от соблазна хитрить, совершать махина­ции и прочие неблаговидности. Прав или не вполне прав был мой старик — другой вопрос, но меня уже при рождении он приговорил к образованию.

Все великие утверждают: учиться надо весело! Образование должно быть радостным.

Увы, мой недолгий путь в науку отмечен слезами и резко отрицательными эмоциями. И вот почему: самое начало омрачило, во-первых, насилие: учись, учись, учись! И, во-вторых, недоверие: врешь, а ну, покажи... я проверю!..

При этом мне столько раз повторяли: лентяй, бездарь, балда, осел, дубина... что в конце концов я уже созрел, чтобы махнуть на себя рукой — ну, что делать, если головой не вышел? Не все же умными родятся, не у каждого способности... И спас меня случай, может, и не совсем случай, но так или иначе мне повезло.

В нашей общей квартире жил человек, которого все считали не вполне нормальным. Между собой называли его Инженер. Почему — не знаю. Работал он то ночным сторожем, то на подхвате в магазине и объяснял, что ему нужно свободное время для изобретательской деятельности.

Было ли у него на самом деле высшее образова­ние, понятия не имею. Странности, безусловно, были. По утрам, например, он имел обыкновение расхаживать по квартире в трусах и босиком. Ему пытались говорить, что так, мол, неприлично, неуважительно к окружающим. Он спрашивал:

— Почему? Предположим, мы на пляже. Тру­сы — те самые. И что?.. Проходят?! Условности, чепуха...

Что именно изобретал странный сосед, не знаю, но, как мне теперь кажется, он был одержим идеей бесколесного транспорта. Сегодня это вовсе не безумие, а тогда телега без колес абсолютному большинству людей представлялась полной несусветностью. Вот этому человеку я многим, очень многим обязан. А началось с пустяка.

Изгнанный из комнаты, я торчал на кухне. Жалел себя, едва не ревел... Почему? Пытался наточить ножницы, а они перестали резать. Мне сказали: «Ты безрукий, Колька. Что ни схватишь, то испортишь... И никто не просил! Разгильдяй, все равно чем заниматься, лишь бы не учиться... Уши оторвать надо... Балбес! Пошел вон, с глаз!»