Олег Коряков - Формула счастья

— Читай дальше.

Вчера произошли два «исторических» события: оргсобрание нашего клуба и… примирение тт. Холмовой и Цапкиной. Сие, конечно, должно найти достойное отражение в данных мемуарах.

Даниилу, да и всем нам, хотелось, чтобы никого из «начальства» на первом заседании не было. Не такие уж мы глупые и маленькие. Но Степан Иванович сказал:

— Ишь вы какие гордые! А если мне тоже любопытно? Или, может, я хочу приветственную речь закатить?

И пришел на собрание. Правда, сидел в сторонке, молчал, внимательно слушал и раза два одернул Яшу Шнейдера, который, по привычке, пытался командовать.

Даниил, хотя и старался быть спокойным и обычным, все же волновался, чуток важничал и выглядел напыщенно. Но все получилось здорово. Ребята, по-моему, заинтересовались всерьез. Утвердили Устав. Заседания договорились проводить два раза в месяц. Президентом клуба избрали Даниила, секретарем (совсем как в Академии наук) — Сашу Петряева. Меня тоже выбрали в Совет Искателей. Коротко и как-то очень по-дружески выступил Степан Иванович. От его слов душе сделалось тепло и широко.

Расходились мы взбудораженные, веселые, дружные — Искатели!

Вот тут-то и произошло второе «историческое» событие. Мы шли гурьбой, болтали о разных разностях. Мила Цапкина шла чуть позади. Я приотстала — поправить чулок, вдруг слышу тихое: «Инга!» Это окликнула Мила.

— Если ты не торопишься, — говорит она, — давай пройдемся.

Я пожала плечами:

— Давай.

Она молчала. Я догадывалась, о чем ей хочется заговорить, но тоже молчала. Дошли до сквера у почтамта. Она предложила: «Зайдем»? — мы зашли. Здесь было пустынно и славно. Мила остановилась и опять молчала. Потом вскинула на меня глаза:

— Инга, ты злишься на меня?

— С чего ты взяла?

— Я же знаю. Послушай. Давай забудем про эту ссору. И какая кошка перебежала нам дорогу?

Я её уколола:

— Ты — и вдруг кошка. Это же предрассудок, пережиток прошлого.

Она поджала губы. Я думала: сейчас повернется и уйдет. Но она сказала:

— Ладно уж. Кошка не кошка, а все получается глупо. Если я в чем неправа, ты меня извини. Давай — мир? — И протянула мне руку.

«В общем-то, действительно, что нам ссориться?» — подумала я и тоже протянула руку.

По форме примирение состоялось; казалось бы, должно прийти облегчение, а на деле стало ещё хуже. Какая-то отчужденность, натянутость, искусственность какая-то. Видно, эта самая «кошка» ещё бродила между нами. «И зачем было мириться?» — подумала я.

Мы молча прохаживались по скверу. Вдруг Мила сказала:

— А хочешь по-честному? Знаешь, из-за чего я на тебя взвилась?

И она рассказала, что… приревновала меня к Даниилу Седых. Когда я однажды — это было ещё до Нового года — выступила в защиту его сочинения, Мила решила, что я «подмазываюсь» к нему. С этого и началось.

— Ну и дура, — сказала я, и теперь мне сделалось легко и даже весело. — Вот дура! Как это тебе могло такое в голову прийти?

— Правда? Честное слово? — обрадовалась Мила. Так закончилась паша ссора.

Мила знает, что Даниил часто бывает у Венедикта Петровича, и ей хочется заходить ко мне: у нас она может будто нечаянно встречаться с ним. Что ж, пожалуйста.

Похоже, у неё настоящая любовь. Она прямо вся загорается, когда говорит о Данииле. Парень он, конечно, ничего, но влюбиться — не понимаю…

А вдруг когда-нибудь придет такое и ко мне. Мы вроде дружим с Володей Цыбиным, по у нас что-то совсем другое. Просто товарищи. Хотя иногда мне кажется, что не «просто». Иногда я по-настоящему любуюсь им, и мне хочется положить голову на его плечо и тихо плыть куда-то, как на лодке по ласковой зыбучей волне…

Я так и не разговаривала с Валей после того раза. А тогда между нами повисла какая-то недосказанность. Вот у неё с Вадимом что — любовь? Почему же она говорила об этом с такой тоской? Он, по всем приметам, «ухаживает» за ней. Но это у него получается как-то свысока, даже пренебрежительно. И ещё — противное словечко «крошка»: «Потанцуем, крошка?», «Устала, крошка?» Из какого-то пошлого фильма.

Если я полюблю, то человека сильного и очень хорошего, у которого большой и интересный внутренний мир, с которым можно говорить обо всем на свете. Ведь любовь — это же не просто танцевать и прижиматься друг к другу. У любви должно быть ещё что-то особое, высокое и светлое.

Я чувствую, что если об этом сказать Вадиму, он, наверное, усмехнулся бы снисходительно: «Детка!» Ну и пусть. Не такая уж я детка, дорогой товарищ Вадим, и позвольте мне остаться при своем мнении.