Евгений Коковин - Экипаж боцмана Рябова [Рассказы и повести]

— И я пойду, — сказал Игорь. — Всё равно делать нечего. Каникулы.

— А вы с нами, тётя Мэнева, пойдёте?

Мэнева улыбнулась:

— Да ведь разве его найдёшь! Тут люди жизнь прожили, а цветок этот только двое-трое видели, и то давно.

— А мы попробуем, — настаивала Наташа. — Пойдёмте с нами, тётя Мэнева.

— Вот разве в тундре давно не бывала… А только Ефима нужно подождать. Тогда можно.

Илюша вскочил, сверкнул глазами:

— А мы и отца позовём. Он с нами обязательно пойдёт.

— Ефим — отец Илюши, — пояснил Степан Егорович. — Он охотник и остров до последней кочки с юга на север и с востока на запад вдоль и поперёк исходил и изъездил. Всё знает.

— А вот хаерад-цветок не встречал, — вставила Мэнева.

В эту минуту она, должно быть, гордилась, что вот, мол, такой охотник и знаток острова, как её Ефим, хаерад-цветка не видел, а она видела.

Когда Мэнева забывала об окружающих, она становилась смелее, говорила громче и глаза её поблёскивали. Казалось, она освобождалась от какой-то тяжести прошлого.

Сейчас она была такой, и Наташа невольно залюбовалась этой уже не молодой ненкой. Мэнева в такие минуты по-своему была особенно красива. И уже вместо: «Да ведь разве его найдёшь!» — она решительно заявила:

— Ефим вернётся — все поедем в тундру.

— Искать хаерад-цветок! — воскликнул Илюша.

— Волшебный солнечный цветок, — сказала Наташа.

— Полярную гвоздику! — торжественно заключил сказочник.

Пётр Иванович, распрощавшись с дочерью и со всеми остальными, поспешил на судно — приближалось время отхода.

Подступала полночь, а солнце так и не закатывалось. Оно висело над Медвежьей губой, на северо-западе, прохладное и неяркое, и словно посмеивалось над людьми: свечу, а не грею.

Уходя с матерью домой, Илюша сказал:

— А завтра к нам. И ты, Наташа, и ты, юре. Приходите в гости.

— Мне бы хотелось на оленях покататься! — тихо сказала Наташа. — Я ещё никогда не ездила на оленях. Только во сне.

— На оленях? — Илюша рассмеялся. — Э, да это раз плюнуть. Завтра погостишь у нас, а потом и на оленях.

— А как без снега? — спросила на всякий случай Наташа, хотя слышала, что на оленях ездят по тундре и летом.

— А зачем нам снег? Вот на собаках, тогда по снегу. У нас теперь все собаки безработные, до первого большого снега. А олени есть, сегодня из тундры две упряжки пришли. Покатаешься.

— Почему же я ни оленей, ни собак не видела? Где они?

Тётя Мэнева уже давно тянула Илюшу за руку, а мальчик, не глядя на мать, упирался и продолжал разговаривать с Наташей.

— Когда вы приехали, как раз из тундры и пришли две оленьи упряжки. С ними привели одного оленя с подбитой ногой. На нём уже ездить нельзя. Его тут забили, вот все собаки и сбежались туда с берега. Они всегда издали запах битого оленя чуют. Мяса-то им не дают, а вот потроха — это для них.

— Это как же забили? — в ужасе спросила Наташа. — Убили?

— Ну да, забили, на мясо, — спокойно отвечал Илюша.

— Страшно.

Илюша передёрнул плечами:

— Чего страшного! Обыкновенно. Ведь оленина-то всё равно нужна. А вот осенью в тундре, в стадах, массовый забой бывает, я видел, и даже мне было страшновато.

— Пойдём, пойдём, не пугай девочку на ночь, — ещё сильнее потянула сына Мэнева.

— До свиданья! — крикнул из-за двери Илюша.

На другой день, проснувшись, Наташа услышала в соседней комнате разговор. Она сразу же узнала голоса Степана Егоровича и Илюши. «На острове, в Заполярье!» — вспомнила она и стала одеваться.

— Пойдём скорее! — закричал Илюша, когда Наташа вышла к ним.

— Да подожди ты! — возмутилась Вера Андреевна. — Дай девочке умыться да позавтракать.

— И нет, и нет, и нет! — запротестовал мальчик. — Ничего есть не смей, мама заругается. Уже всё готово, и мама ждёт. И умоешься у нас. — Он схватил Наташу за рукав и потащил к двери…

Тётя Мэнева была не менее гостеприимна и щедра на угощение, чем Вера Андреевна. На столе у неё тоже были и оленина, и пельмени, и голец, и камбала, и холодец, и пироги. И опять, конечно, искусно приготовленные оленьи языки.

— Что же ты, Наташенька, плохо кушаешь? — убивалась Мэнева. — Мало кушаешь, плохо кушаешь. Надо много, надо хорошо кушать, как мой Ефим. Он сырое мясо, мороженую оленину любит. Строгает и кушает, строгает и кушает. Наверно, пол-оленя может скушать.

От спирта, предложенного Мэневой, Степан Егорович отказался.

— Ты ведь знаешь, Мэнева, я не пью, — отводя руку хозяйки с рюмкой, сказал Степан Егорович. — В молодости немного баловался, когда плавал. И покуривал. А потом отказался от всей этой гадости. Вот ты, Мэнева, о мороженой оленине вспомнила. Давненько я её не пробовал.