Итак, я обещал вам, друзья мои, описать дальнейшие свои похождения в Турции.
Должен сообщить вам, что из Каира я не сразу возвратился в Константинополь, так как желал отдохнуть и в качестве частного лица побродить по знаменитому Нилу. Наняв лодку, я поплыл в Александрию, надеясь в пути полюбоваться восхитительными красотами этой реки.
Желая соблюсти инкогнито, я никому не говорил о предполагаемой прогулке по Нилу, иначе меня, разумеется, предупредили бы о том, что близится как раз срок ежегодного разлива этой великой реки. И вот на третий день путешествия мы вдруг почувствовали, что поднимаемся, поднимаемся и, наконец, потеряли из виду берега, потому что выступавшая вода залила всю страну.
Не рассчитывая на длительное пребывание на воде, мы не взяли с собой достаточно припасов и потому очень обрадовались, когда лодка наша запуталась в ветвях дерева, которые оказались покрытыми прекрасными спелыми плодами миндаля. Поднявшийся шторм потопил вскоре нашу лодку, и лишь благодаря этому чудесному миндальному дереву мы не только, уцепившись за ветви, продержались около полутора месяцев, но и вполне сытно питались все это время восхитительным на вкус миндалем. В питье, как вы сами можете догадаться, мы тоже не испытывали недостатка.
Наконец в начале седьмой недели вода начала быстро спадать, и мы, вместе с нею опускаясь вниз, нашли твердую почву, а вместе с тем и нашу лодку. Спустя несколько дней мы были уже в Александрии, откуда я со своей свитой вернулся в Константинополь к султану.
Естественно, что после необыкновенных услуг, оказанных мною повелителю правоверных, он полюбил меня еще больше и, в конце концов, ни часу уже не мог прожить без меня. Впрочем, вы слышали, наверное, об этом периоде моей дружбы с султаном, так как об этом ходит масса россказней, и любой мусульманин, приезжающий в Европу по торговым делам, считает долгом похвалиться моей близостью с турецким султаном.
Но вот о чем знают, пожалуй, далеко не все, так как происшествие это сопряжено с обстоятельствами, которые падишах волей-неволей должен был скрывать от своих подданных, особенно от мусульман, настроенных слишком фанатично, а таких, как вы знаете, немало.
Султан любил выпить. Вам известно, что закон Магомета воспрещает употребление вина, и во время официальных приемов за столом султана подают самые изысканные яства, но всякие крепкие напитки исключены. Но по окончании обеда или ужина его величество обыкновенно делал мне условный знак последовать за ним, и в тайном кабинете султана мы нередко распивали с ним бутылку-другую тончайшего вина.
Однажды турецкий монарх подмигнул мне таким образом, а затем шепнул:
– Мюнхгаузен, сегодня мы попробуем с вами нечто необыкновенное!
Когда мы остались наедине и бутылка была раскупорена, я попробовал вино и сказал:
– Это недурно, ваше величество, но…
– Молчите, Мюнхгаузен, – вскричал султан. – Это последняя бутылка токайского, присланная мне одним венгерским вельможей! Неужели вы станете утверждать, что пробовали лучшее вино в своей жизни?
– Ваше величество, – спокойно отвечал я. – Для Мюнхгаузена правда всегда была дороже всего. Не скажу ничего плохого об этом напитке, но в сравнении с тем токайским, которое я пил некогда у императора в Вене, это вино для кучеров.
– Дорогой мой, что вы говорите! – воскликнул падишах.
– Для того, чтобы у вашего величества не было сомнений, готов биться об заклад, что через час я доставлю вам бутылку токайского прямо из венских императорских погребов.
Султан не на шутку взволновался.
– Вы говорите чепуху, Мюнхгаузен!
– Я говорю правду, ваше величество. Ставлю в залог свою голову, что через час здесь будет бутылка вина, перед которым это вино покажется отвратительной кислятиной.
– Хорошо же! – воскликнул падишах. – Так шутить со мной не может позволить себе даже лучший мой друг. Или вам придется проститься с вашей головой, Мюнхгаузен, или вы сможете получить из моей кладовой столько золота и драгоценных камней, сколько будет в состоянии унести с собой самый сильный по вашему выбору человек.
Я молча поклонился, попросил бумаги и чернил и написал несколько почтительных слов Марии-Терезии, дочери покойного императора, чрезвычайно благоволившего ко мне. Пари заключено было ровно в четыре часа дня. Спустя пять минут мой скороход, отстегнув на этот раз свои гири, шагал уже по направлению к Вене с моей запиской. Мы же с султаном сели допивать начатую уже бутылку его вина – в ожидании моего, лучшего.
Читать дальше