Александр Кононов - На Двине-Даугаве

— Стань, дурень, столбом! И стой тут, не сходя с места, всю перемену.

Кобас решил, что Довгелло коварно подвел его, со злым умыслом. С того и возникла между соседями распря. Она возрастала с каждым днем. Противники открывали друг в друге всё новые изъяны. Пробовали даже драться — с переменным успехом.

И вот теперь Довгелло стоял взволнованный и под смешки всего класса умоляюще глядел на инспектора.

Тот подозрительно обвел взором класс — смешки стихли.

— Так с какой же радости тебе приспичило к Шумову пересаживаться? Задачки списывать?

— Н-нет. Я, Лаврентий Лаврентьевич, просто дружу с ним.

— Ах, вот что. Нежности какие! — Настроение у Голотского, видно, уже изменилось к худшему. — Нет уж, братец. Я инспектор, а не сваха. Тебя, видишь ли, с Шумовым надо сосватать, а к Кобасу, может, Персица посадить…

Самуил Персиц, кандидат в первые ученики, покраснел и на всякий случай встал.

В классе опять захихикали.

— А к Никаноркину — кого-нибудь, кто ему приглянулся… Что ж это получится? Нет уж, сиди там, где сел. Не умрешь.

Довгелло и в самом деле не умер. Но его вражда с Кобасом разгорелась с новой силой. Поглощенные ею, противники и учиться оба стали хуже, чем раньше.

Томясь от постылого соседства, Довгелло принялся на уроках слишком часто трясти кистью руки у своего уха. Это был условный знак, означал он вопрос: сколько минут осталось до звонка?

Часы в приготовительном классе были только у Самуила Персица, сына богатого купца. К нему и обращался Довгелло со своей сигнализацией. Смысл ее учителям был известен. Мухин грозился записать Довгелло в кондуит. Голотский, перехватив сигнал, произносил насмешливо:

— Без четверти три четверти и стрелка на боку.

А учитель чистописания, толстый и равнодушный человек, по фамилии Невинный, сбавил ему балл.

После этого Довгелло еще больше невзлюбил своего соседа.

Гриша, как и весь класс, знал о вражде Кобаса и Довгелло. Он видел, что Вячеслав все время тянется к нему, с первого же дня, когда они встретились.

Но Грише не хотелось обижать Никаноркина. Вот и сегодня после урока арифметики Никаноркин спросил сердито:

— Вы сговорились, что Довгелло попросится пересесть к тебе?

— Нет, не сговаривались.

— Ага… не сговаривались! Что ж, он один, что ли, надумал?

— Выходит, один.

— Не спрашиваясь у тебя?

— Не спрашиваясь.

— Ах! Я не так глуп, как вы выглядите.

Никаноркин, впрочем, не был злопамятен. И, кроме того, у него были причины не ссориться сегодня с Гришей. В его голове созрел план рискованного предприятия, и ему нужны были сообщники. Он задумал пробраться на большой перемене в актовый зал. Для младших классов это место было запретным. Туда пускали только старшеклассников, да и то с отличными баллами по поведению.

А все остальные могли лишь с порога любоваться гладким, как зеркало, паркетом да завидовать избранным, счастливцам, которые степенно ходили парами взад-вперед по паркету, отражаясь в нем зыбкими тенями.

Однако и избранным не всем удавалось сохранять должную степенность: то и дело, зорко оглядевшись по сторонам — нет ли поблизости надзирателя, — они с двух-трех шагов брали разгон и лихо катили на подошвах по сияющему полу от стены к стене.

Это, конечно, не могло оставить равнодушными тех, кому вход сюда был запрещен.

Не остался равнодушным и Никаноркин. План свой он обдумывал еще с утра. Надо было действовать втроем. Лучше Григория Шумова спутника для опасного дела и не придумаешь. Ну, а третьим можно взять Довгелло, раз уж оба они такие друзья…

И Никаноркин, забыв о недавней обиде, посвятил Гришу в свой план. Прежде всего надо было следить за Стрелецким, и когда будет установлено твердо, что надзиратель далеко… Ну, Гриша понял с двух слов. Вот это поинтересней тотализатора с игрой на пятаки! Второпях он позвал Довгелло, рассказал ему обо всем, и трое заговорщиков двинулись из класса вперед.

На беду, как раз в ту минуту, когда они уже подходили к своей цели, на пороге актового зала возник Виктор Аполлонович. Возник, да так и замер — видно, надолго, — отставив ногу, заложив большой палец правой руки в карманчик жилета: поза картинная, ничего не скажешь.

Он глядел на троих злоумышленников своими выпуклыми глазами, словно говорил: «Знаю, все знаю, голубчики!»

Друзья, понурив головы, прошлись один раз мимо порога в зал, другой…

На сегодня, видно, сорвалось!

В это время мимо Гриши, обдав его крепким запахом табаку и лука, протрусил рысцою школьный сторож Донат, подбежал к надзирателю и, почтительно прикрыв ладонью рот, громко просипел что-то вроде: «К-пр-сс».