Герман Матвеев - Новый сорт

— Я на тебя сердца не имею, Лукич. Кто сейчас обиду друг на друга держит? Характер у меня не такой.

— Ну, тогда садись к столу, гостем будешь. Чаю попьем, если не сердишься.

— За правду сердиться нельзя. Я так рассуждаю. Кто за правду зло таит, — последний человек.

— Ну ладно. Не стоит вспоминать. Что теперь делаешь? — спросил Василий Лукич.

— Сторожу склад, а что теперь делать, ума не приложу, — смущенно сказал Пармен. — На складе много добра лежит, а ключи у меня.

— Как же немцы не тронули?

— Не успели. Двери на складе железные, скоро не сломаешь. Пришли трое… туда, сюда. Постучали, покричали по-своему, а в это время у соседки как раз поросенок завизжал. Они туда! А потом уехали. Сейчас главное — в городе верных людей найти, с кем бы посоветоваться можно. Кто-нибудь из коммунистов в городе остался. Вот я решил с тобой поговорить.

— А я разве коммунист?

— Нет… да я так… по старой памяти. Ты человек с головой.

— Коммунистов ты плохо искал, брат. А что у тебя на складе лежит?

— Известно что: товар. Продукты есть.

— Твоя святая обязанность — не давать немцам добро, — сказала Анна.

— Как же я могу не давать? — горячо говорил старик. — Придут немцы, ключей не спросят. Сломают, и всё. Они сегодня кур ловили, не спрашивали, чьи они.

— Тогда уничтожить, как Сталин велел.

— Думал и так, да рука не поднимается. Народное добро, народу бы и раздать.

Василий Лукич встал и, как всегда в минуты волнения, заходил по комнате. Он долго ходил взад и вперед, нахмурив брови.

Положение у Пармена создалось весьма затруднительное, и было над чем задуматься. На складе лежало государственное добро, и если не принять мер, оно неизбежно попадет в руки врагов. Не получив распоряжений, сторож растерялся и не мог решить самостоятельно, что ему делать.

— Ладно, Пармен! — сказал Василий Лукич, останавливаясь против сторожа. — Раз пришел ко мне, должен я тебе дельный совет дать. Пойдем!

Сторож обрадовался и, не расспрашивая, куда и зачем итти, допил свой чай, перевернул стакан и поднялся.

Наступила ночь. Ваня лежал одетый, прислушиваясь к ночным шорохам, готовый каждую секунду вскочить и открыть деду дверь.

События последних дней были так невероятны, что сколько бы мальчик ни думал, они никак не укладывались в голове.

Вопросы назойливо, как комары, кружились в голове, и он не мог их отогнать.

Зачем немцы пришли сюда? Что им надо? Почему они убивают, жгут, ломают, грабят? Ведь за это полагается судить и строго наказывать.

Звонкий лай Муфты прервал его размышления. Мальчик прислушался и по лаю определил, что собака чует чужого человека. Некоторое время он ждал, но Муфта не успокаивалась и продолжала лаять. Ваня вышел в сад.

— Муфта, чего ты?

Собака оглянулась и, не переставая отрывисто лаять, побежала к бане, стоявшей в конце сада у изгороди. За баней находился пустырь, заросший кустарником, крапивой и репейником. Мальчик пошел за собакой. Ночь была светлая, но как он ни вглядывался по направлению, которое указывала Муфта, никого не видел.

— Ну что ты? Никого там нет.

Собака не унималась. Вдруг сквозь лай Ване послышался человеческий голос.

— Тихо, Муфта! — прикрикнул мальчик на собаку. — Тебе говорят, тихо! Иди сюда!

Он взял ее за ошейник, и она замолчала.

— Ваня, ты один? — тихо спросил очень знакомый мужской голос.

— Один.

— Немцев у нас нет?

— Нет.

Кусты зашевелились. Муфта вырвалась и бросилась навстречу двум фигурам, приближающимся к изгороди.

— Подержи собаку.

Ваня, всё еще не узнавая говорившего, снял с себя ремень и зацепил его за ошейник собаки. Через изгородь перелезли два военных человека. Когда первый подошел к мальчику вплотную, тот наконец его узнал.

— Николай Павлович!

— Тише, Ваня. Никто не должен знать, что мы здесь. Вот это и есть «Ваня садовод», гордость нашей школы, — сказал он спутнику.

Низенький, широкий человек, лица которого в темноте нельзя было разобрать, подошел к мальчику, протянул руку и сиплым от усталости голосом сказал:

— Здравствуй, дружок.

— Василий Лукич дома? — спросил вполголоса учитель.

— Нет. Он ушел вечером куда-то и всё еще не приходил.

— Так. Надо будет его подождать. Устали мы, «садовод», еле на ногах стоим.

— Так пойдемте домой.

— Нет. Домой нам нельзя. Ты нас пока спрячь подальше, где бы вздремнуть можно, а придет дед, пришлешь его к нам.