Герман Матвеев: Новый сорт

— Это не мой сад, это ваш сад.

— Я не про то говорю. Ты по к саду приохотил. Мать говорит, что он садоводом решил стать.

— Ну так что?

— А то! Он теперь подрастает, и как раз бы ему в ремесленное училище поступить…

— Он в институт пойдет. Школу кончит и пойдет.

— В какой институт?

— В какой приглянется.

— В садоводческий, что ли?

— А хоть бы и так.

— Вот я и говорю, что ты ему голову задурил своим садом. Из парня хороший машинист бы вышел, смена отцу…

Старик сел к столу, достал из кармана табакерку и постучал ногтем по крышке.

— По-твоему, лучшего ремесла нет на свете, как машинист, — с усмешкой сказал он и шумно потянул носом.

— Есть, а только не садовод.

— А чем плохо быть садоводом?

— Баловство, — спокойно сказал Степан Васильевич.

Это возмутило старика. Он резко встал и ушел, сердито хлопнув дверью.

Около костра, на чурке, сидел белоголовый мальчик. На вид ему было лет тринадцать. Большой еловой веткой он глушил язык пламени, чтобы костер не горел, а дымил. Всё лицо и руки его были перемазаны копотью. От дыма глаза слезились, и он постоянно фыркал носом, вытирая его рукавом куртки.

— Сколько градусов, дед? — спросил Ваня, услышав приближающиеся шаги.

— Семь градусов плюс, — сказал старик и закашлялся. — Ну и дыму мы напустили, Ванюшка! Не тронь костер-то, пускай разгорается.

Он сел на ящик рядом с внуком, и оба стали наблюдать, как из-под веток весело выбрались огоньки и с треском побежали наверх.

— А на восходе солнца температура не упадет? — с тревогой спросил Ваня. — Помнишь, как в прошлом году?

— Нет. Теперь ничего. Скоро солнце взойдет. Видишь, как светло стало.

Костер начал гудеть поднимай кверху снопы искр. Стало жарко.

— Зря мы с тобой ночь промаялись, — сказал старик, переставляя ящик подальше от огня. — Меня тишина спутала… Небо ясное, и тихо. Всегда в такую погоду утренники бывают.

Мальчик молчал, думая о своем. Он не жалел, что провел бессонную ночь в дыму. Всё равно в такую ночь, когда яблони в цвету, он бы не мог спать спокойно, опасаясь заморозка.

— Послушай, что я тебе скажу, Ванюша, — начал старик, как-то особенно ласково. Так он разговаривал с деревьями, когда резал ветки для прививки или удалял ненужные. — Умные люди решили для всех трудящихся хорошую жизнь построить. Чтобы жили они в довольстве, уважали друг друга… Чтобы ни в чем недостатка не имели. Ты слышишь меня, внучок?

— Слышу, дед.

— Думается мне, что при такой жизни яблоки вот как нужны будут.

— Не только яблоки!

— Это я к примеру сказал. Яблоки, сливы, груши, ягоды, орехи… Попросту говоря, всякие плоды фруктовые. Некоторые этого не понимают. Думают: фрукты баловство, ребятишкам угощенье…

Старик вздохнул, достал табакерку и зарядил нос большой понюшкой табаку.

— Без фруктов картина не та, — продолжал он. — Ведь если подумать, что такое фрукты?.. Варенье, повидла, джемы, компоты, вина, соки… всего не пересчитать. Питательность у них и витамины всякие. Верно я говорю?

— Верно, дедушка!

Мальчик внимательно слушал, чувствуя, что дед неспроста начал этот разговор.

— Вот отец мечтает из тебя машиниста сделать, — продолжал старик. Поспорили мы с ним сейчас. Я ему говорю, что машинистом всякий может научиться. А вот садоводство… что не всякий.

— А почему не всякий, дед?

— Тут талант нужен. Дерево надо любить, понимать. Оно живое… Что ему нехватает, как его уберечь, как воспитать. А такой талант не каждому дан. А талант — это любовь, Ванюша. Иван Владимирович Мичурин с детских лет сад любил и большой талант имел.

С первыми лучами солнца подул легкий ветерок, увлекая за собой дым. Мальчик взглянул поверх костра.

— Дед, смотри-ка!.. — восторженно прошептал он.

На фоне уходящего дыма, освещенная золотистыми лучами солнца, стояла яблоня, вся усыпанная нежно-розовыми цветами. Клочья дыма еще путались между ветками и размывали очертания, но с каждой секундой яблоня вырисовывалась всё ярче.

— Это славянка, — спокойно сказал старик.

Он не понял настроения внука. Мальчик видел изумительную красоту. Игра света, теней, красок была так поразительна, что только привычный глаз мог отнестись к ней равнодушно.

Ваня долго смотрел не отрываясь, словно хотел на всю жизнь запечатлеть эту картину.

— Никакому художнику так не нарисовать! — вырвалось у него.

Он встал и, как зачарованный, пошел по саду.

Дым рассеялся. Все деревья словно выпрямились, расправили ветки, красуясь своим нарядом. Ване казалось, что они поворачиваются к нему то одним, то другим боком, выставляя напоказ цветы. Он обошел весь маленький сад в том возбужденно радостном настроении, которое испытывал только здесь. Сердце у него сладко замирало и хотелось петь во всё горло.