Владимир Шустов - Карфагена не будет

Вечерело. Притихший бор медленно погружался в сумерки. На западе, чуть различимый сквозь ветви, заревом пылал закат. От сосен падали на землю густые, почти черные тени. Сразу стало прохладно, слишком прохладно, пахнуло сыростью. Птичьи голоса смолкли.

— Тихо как, — заметил Демка, прислушиваясь к таежному безмолвию. — Будто вымерло все.

С дальнего луга до ребят доносились звон кос, частые удары молотка — кто-то отбивал литовки, джиканье оселков. Высокий девичий голос завел песню, и она будто разлилась всюду, заполнила тишину.

— Возле Коровьего брода косят, — сказал Толя. — Маманина бригада там. Это Сергеева поет.

— Вечор пионеры туда воду и продукты возили, — вставил Демка. — Помогали им. Целую делянку травы скосили.

— Ну и что? — с вызовом спросил Ленька.

— Заработали трудодней тридцать, а то и сорок.

— Считал?

— Люди говорят…

Справа от дороги, у корявой дуплистой лиственницы, возвышающейся над остальными деревьями, кто-то рассмеялся дико, раскатисто. Ленька присел.

— Тс-с-с…

— Филин, — сказал Толя. — Будет еще плакать, а потом визжать, как поросенок.

— Не про филина говорю. Смотрите…

Но полянка, заросшая кипреем, была пуста, и лишь вдалеке розовые метелки соцветий колыхались, словно кто-то шел, раздвигая их.

— Зверь, — определил Демка. — Спугнули.

Дальше шли молча — устали. Возле околицы распростились и по домам.

С пастбища пригнали коров. Они двигались по деревне, запрудив улицу, и мычали. Из калиток выбегали хозяйки, ребята. Со всех сторон слышалось:

— Буренка, Буренка!

— Чернуха, Чернуха…

— Милка!..

Ленька с трудом пересек улицу в этом мычащем потоке. Вручив грибы матери, наспех поужинал, прихватил подушку и отправился на сеновал. Оборудовал на душистом сене удобное мягкое ложе, растянулся на нем и блаженно закрыл глаза. Он отдыхал. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Леньку беспокоила предстоящая разведка в глубокий тыл противника. Он старался представить себе план действий, но, прикинув несколько вариантов, помрачнел.

— Дернуло слово давать! Эх-х-х!

Откинув одеяло, вскочил и, вытянув руки вперед, чтобы не набить в темноте себе шишку, пробрался к слуховому окну. Отсюда было видно бездонное небо с яркими точками звезд. «Интересно, есть на них люди? — подумал Ленька. — Есть, наверно». Свежий ветер доносил с полей запах цветущей гречихи. Он был так крепок, что казалось, будто рядом стоит раскрытая бочка с гречишным медом, хоть ложку запускай! Ленька вновь и вновь строил в голове план разведки. Он должен действовать без осечки, наверняка, иначе все погибнет: Толя и Демка не простят пустого бахвальства. Затея с разведкой показалась теперь Леньке неосуществимой мечтой. «Поймают, — размышлял он. — Тольку чуть не схватили. Меня изловят, потешаться станут, на всю деревню ославят…»

Ленька перебирал в памяти последние встречи с пионерами, строителями лагеря. И ему вдруг припомнился разговор Кости Клюева с группой малышей, пришедших помогать пионерам. Староста кружка юных комбайнеров, небрежно расстегнув ворот синей рубашки, стоял перед просителями и, размахивая испачканными глиной руками, говорил:

— Работать хотите? Дадим дело! Глину месить.

— А другое, — попросил кто-то.

— Я сам глину делаю, — заявил Костя. — Закончите эту работу, будете яму камышом заваливать и заборчик вокруг нее строить! Вопросы есть?

— Мы согласны!

— Вопрос исчерпан, — подражая Илье Васильевичу, отрезал Костя. — Беритесь, засучив рукава!

«В яме спрятаться можно, — мелькнуло в сознании. — Залезть под камыш, и никто вовек не отыщет. И как это мне в голову не пришло? Вот смехота! Толян с Демкой, как узнают про разведку, охнут! Никита рвать и метать будет!..» От этих мыслей ночь показалась Леньке просто прекрасной. Он лег и уснул крепким, глубоким сном.

Разбудили его яркие лучи утреннего солнца. Они, пробиваясь в широкие щели крыши, длинными светлыми полосами тянулись по сеновалу, золотыми веселыми зайчиками прыгала по доскам, слепили глаза. Колычев поспешно вскочил и, выглянув в слуховое окно, ужаснулся: деревня давным-давно проснулась. Из труб к небу шел дым. Хозяйки с вилами, граблями и косами на плечах спешили на сенокос. Взбивая колесами пыль, мимо прокатила телега с бочкой. На ней обнаженный до пояса и загорелый, как негр, сверкая белками глаз и зубами, сидел взлохмаченный Гоша Свиридов и, отчаянно раскручивая над головой ременные вожжи, подгонял пегого коня.