Лидия Чарская - Том 48. Тринадцатая

— Да! Да! Ей, должно быть, нелегко, бедняжке! Папа ее, моряк, утонул год тому назад в море, как говорила вчера Мама Валя. Матери своей новенькая и не помнит даже, а тот родственник, друг ее папы, у которого она жила этот год, больше не может держать ее у себя, потому что он сам небогат и обременен большой семьей. И вот бедную девочку привезут сюда к нам! — добавила рыженькая Софочка, бойкая, шаловливая девочка, и обвела подруг быстрым взглядом. — Что касается меня, то я ей непременно скажу блестящую речь при встрече! — неожиданно заключила она.

— Девочки! — крикнула Наташа Чижова, белокурая восьмилетняя девочка с голубыми глазками. — Мы попросим завтра утром Марью Андреевну сходить с нами в лес, чтобы нарвать для новенькой незабудок!

— Да! Поднесем ей завтра большой букет! — подхватила шестилетняя Ляля, самая маленькая пансионерка, с коротко остриженной головкой, похожей на круглый шарик, — общая любимица, баловень всей усадьбы и закадычный друг Наташи.

Высокая, тоненькая Вера, горячая, вспыльчивая, но добрая девочка, добавила:

— Нет! Цветы — это слишком мало! Я предлагаю другое. Когда нам за ужином подадут пастилу, пусть каждая отложит свою порцию для новенькой. Я соберу все, уложу в большую коробку, перевяжу ленточкой, и мы все вместе поднесем ее новенькой. Кто согласен — поднимите руки!

Двенадцать рук, с кляксами на ладонях и с царапинами на пальцах, одинаково дружно поднялись над белокурыми, русыми и черненькими головками.

Ганя Сидоркина, тихая, маленькая крестьянка, дочь пришедшего из деревни в соседний город на заработки мужичка, подобранная год тому назад Валерией Сергеевной с жестоким воспалением легких в сыром углу подвала, произнесла:

— Мне нечего подарить бедной сиротке, но зато я буду застилать ее постель каждое утро и каждый вечер, обметать пыль с ее шкафчика и вытирать мокрой щеткой каждое утро пол около ее кроватки, чтобы ей не пришлось этого делать самой!

— А я ей буду рассказывать сказки! — весело крикнула смугленькая Наля, умевшая выдумывать чудесные рассказы, которыми она забавляла подруг.

— А я научу ее воспитывать куклу и приучать ее к порядку, — и Саша Кудряшова, или Саша-растеряша, как прозвали девятилетнюю, всегда все забывающую и рассеянную девочку, выступила вперед.

Все рассмеялись.

— Саша-растеряша может научить порядку! Как же!

Оля и Катя Хмуровы, две сестрички, восьми и десяти лет, очень похожие одна на другую, неразлучные, как два маленьких попугайчика, присоединились к своим подругам.

— Я ей наберу земляники в лесу, — сказала старшая Оля.

— А я поймаю зеленого кузнечика и посажу его для нее в банку, — вторила младшая сестрица Катенька.

— А он тебе, кузнечик твой, сядет на нос и отъест его, — засмеялась бойкая Софочка, отлично знавшая склонность Кати трусить, бояться каждого пустяка и плакать от страха.

Катя скорчила плачущую рожицу и сквозь слезы проронила:

— Кхи-кхи-кхи! Неправду ты говоришь, не отъест мне носа кузнечик!

— Кхи-кхи-кхи! — передразнила подругу Софочка. — Оттого только и не отъест, что примет его за еловую шишку! Видишь, какой он у тебя большой?!

— И совсем не большой, — запищала Катя, ощупывая пальцами свой носик. — О-о-ля, скажи, чтобы она не смела о-би-ж-а-ать! — плаксиво затянула она, обращаясь к старшей сестре.

— Не смей обижать! — коротко и строго остановила Софочку Оля.

— Не смей обижать, изволь молчать! Не хочу молчать, хочу сказать: Катенька-плаксушка, глупая девчушка, перестань реветь, будем песни петь, будем цветики рвать, ими новенькую встречать! — затараторила шалунья Софочка, имевшая способность говорить в рифму, стишками, к великому удовольствию всех остальных девочек.

Девочки тотчас же окружили Софочку и потребовали от нее продолжения шутки.

— А дальше как, а дальше как?

— А Дальше дома нет! Господин Дальше ушел на обед, — продолжала шалунья, — а когда придет домой — тут вопрос уже другой! — заключила она и неожиданно весело запрыгала по комнате.

Протиснулась вперед маленькая девятилетняя Сара Блюм, болезненная девочка с печальными глазами и голубыми жилками на висках, дочь бедного башмачника-еврея, имевшего свою лавочку в соседнем городе, куда Сару возили каждую субботу видеться с ее больным отцом.

— Мне папа всегда дает мятные пряники и карамельки, — застенчиво проговорила Сара, — и я не буду их кушать с этого дня, чтобы накопить их для новенькой! У меня уже припрятано немножко в моем шкафчике!