— Смотри, Такита-сан. Хочешь, этот дом твой будет? Вверху Фудзико и маленький Мицу. А внизу — ты и Сандзо. Хорошо ведь будет?
— Хорошо. Хорошо, — соглашается старик.
— Осино хоросо, капитана товарис! — по-русски подтверждает Сандзо, успевший осмотреть в доме все закоулки.
— И огород большой. Овощей вам на зиму хватит.
— Хорошо, — соглашается Такита-сан.
— Ну так сегодня же и переселяйтесь. Я повозку пришлю…
— Зачем сегодня? Большое дело — думать надо, — заволновался старик. — Огород мы обрабатывать будем. Цветы поливать. Бумагой заклеим. Все сделаем, Синь-ици-сан, как прикажешь…
Поговорил со всеми. Никто сейчас переезжать не хочет. «Боятся, видно. Ну ничего, пусть пока на огороде повозятся. Потом осмелеют и переберутся», — решил Синицын, а вслух сказал:
— Даю вам три дня сроку на размышление. Не переселитесь — другим отдам. Поняли?
— Поняли… поняли. Зачем другим?.. Мы будем бумагой клеить… Цветы поливать…
На другой день после разговора капитана Синицына телефонограммой срочно вызвали на совещание в штаб бригады. Пришел катер, и капитан, дав указания своему заместителю, уехал.
***
Вот уже неделя, как семья Такита вернулась в свой дом. Хорошо. Но сегодня старому Асано Такита не спалось. И чего бы, спрашивается, не спать? После стольких дней жизни в шалаше, голода почему не заснуть сытому человеку под одеялом в собственном доме? Но сон не шел. Старый рыбак сел, поджав под себя ноги, перед раскрытым окном, закурил трубку. Сидел и думал, глядя в непроницаемую темноту безлунной ночи. Человеку приходится очень много думать, если он так стар и беден… Было у старика два сына. Сэйки и Таро. На всем острове не было более удачливых рыбаков. Хорошо жили. Но в 1936 году призвали Таро в императорскую армию и ровно через год, как раз в тёё-но сэкку, [29] Праздник хризантем (9 сентября).
из далекого Тяньцзиня прислали урну с его прахом. Стоит урна с прахом Таро в домашнем алтаре. Лежит рядом гундзин-идзоку-кисё. [30] Медаль семьям погибших воинов.
А сына нет… Шли годы. Притупилась боль. Но в прошлом году война опять постучалась в двери. Снова призвали в армию старшего сына, резервиста Сэйки Такита. Напрасно Сэйки показывал военному начальнику бумаги о давних ранениях. Его снова послали воевать в Маньчжурию… Жив ли Сэйки?.. Говорят, русские и китайцы в плен японских солдат не берут. Убивают на месте. А ведь Сэйки не просто солдат, он до чина сотё [31] Фельдфебель, старшина.
дослужился… Вот и остались сиротами старый Асано и невестка Фудзико с двумя сыновьями, двенадцатилетним Сандзо и двухлетним Мицу. Как прокормиться? Как прожить, пока Сандзо станет мужчиной?.. А тут еще с этим переселением… Хорошо бы. Но страшно. Чужой дом…
Асано вздрогнул. В темноте за окном кто-то стоял и смотрел на него. Шли минуты, а из-за окна ни звука…
— Коннити ва, — тихо поздоровался старик, чтобы прервать тягостное молчание.
— Коннити ва, старый трепанг, [32] Голотурия (морской огурец) — морское беспозвоночное животное типа иглокожих.
— ответил приглушенный мужской голос.
— Заходите в дом, Кацумата-сан. Я зажгу лампу, — поднялся Асано.
— Тихо! Не называй меня по имени. В доме все спят?.. Хорошо, — он бесшумно, как кошка, прыгнул в окно. — Принеси мне рису!
Асано пошарил в темноте, принес тарелку с нигири-мэси. Кацумата принялся с жадностью есть их. Опустошил тарелку и спросил:
— Еще есть?
Асано принес ящичек с вареным рисом, приготовленным Фудзико на завтра. Ночной гость и его опустошил наполовину. Оставшееся завернул в носовой платок. Запил холодным чаем. Прикурил от трубки Асано сигарету и потребовал:
— Теперь расскажи все. Что делают русские в поселке?
Старик рассказал.
— Проклятые варвары! — выругался Кацумата. — Чужое добро раздавать! Хорошо сделали, что отказались переселяться. Знай, старик, и другим скажи: хозяева на острове мы! Пусть все это помнят… Если мы не защитим, вас ждет ужасная судьба. Молодых женщин и девушек увезут в Сибирь. Стариков и детей сошлют на безлюдные северные острова. А хуже всего будет тем, у кого сыновья верно служили божественному Микадо. [33] Император.
На острове Эторофу русские повесили всех родителей солдат… Но им недолго зверствовать! Скоро пробьет час освобождения! — Кацумата шипел и плевался от ярости. Потом замолк и сказал прозаически: — Прикажи невестке сварить побольше рису. И завтра к восьми вечера принеси к источнику. Знаешь?.. Но смотри-и! — Он ткнул стволом пистолета в худую грудь старика. — Если кто проговорится… Понял?.. — Кацумата бросил окурок в поддувало железной печки и исчез за окном так же бесшумно, как и появился… Асано сидел по-прежнему в старом ватном халате, распахнутом на груди, и еще чувствовал где-то около сердца холодную сталь пистолета.
Читать дальше