Юрий Хазанович - Свое имя

— С каких это пор кочегары управляют паровозами?

— А мне машинист разрешает. Сам иной раз просит: «Миша, говорит, поведи машину, а я чуток отдохну…» И веду за милую душу…

— Далеко ездить приходится?

— Спрашиваешь! Чуть не весь Урал изъездил. К примеру, где Златоуст, знаешь?

— На карте видел.

— «На карте»! А мы сели — и махнули в Златоуст.

— Тебя, значит, Мишей зовут? — по-дружески спросил Митя.

— Ага, Мишка. Михаил Самохвалов. А тебя?

— Такую фамилию — Черепанов — слыхал? — с едва скрываемой гордостью проговорил Митя.

— Машинист Черепанов — твой батька?

— Именно.

— О, знатная фамилия! — уважительно и удивленно протянул Миша. — Как не слыхать…

— А род наш, будет тебе известно, идет от тех самых Черепановых… Настоящий железнодорожник должен их знать… — добавил Митя.

Несколько лет назад, когда он высказал отцу свое предположение относительно происхождения их фамилии, Тимофей Иванович громко засмеялся: «Ишь ты, к кому в родичи полез, губа не дура! Не печалься, Митяй, но только родство это не установлено. Много на Урале Черепановых…»

Ответ этот не удовлетворил Митю: он был убежден, что родоначальники его фамилии — знаменитые Черепановы, которые жили и работали в этих краях. Они-то передали потомкам и фамилию и любовь к паровозному делу. А если, как говорит отец, родство не установлено, то его невозможно и опровергнуть…

Вполне насладившись впечатлением, которое произвело на Самохвалова его сообщение, Митя спросил:

— Тяжело кочегаром?

— А ты думал, легко? Как перешвыряешь за поездку весь уголек из тендера в топку, узнаешь, что у тебя руки есть… Но зато важная работа. Недаром же к армии равняется…

— Как это — к армии?

— Очень просто. У нас ребята заявления писали в военкомат, чтоб на фронт, а военком вызвал и говорит: «Не имеем права призывать вас, товарищи. Ваша, говорит, работа равняется, как на фронте». И точно, с какой стороны ни поверни… Думаешь, по случайности мы, железнодорожники, звезду носим, как и военные? — Он постучал ногтем по красной звезде на черном околыше своей фуражки и цокнул языком. — Армия и транспорт — родные братья.

У Мити закружилась голова.

— Ты на паровоз пошел, чтоб фронту помочь? — горячо спросил он, взяв Мишу за руку.

— Как тебе сказать. И это было. И еще другое. Батька мой раньше слесарил в депо, а вернулся с фронта без руки. На пенсии сидит. Мать одна работает. А у меня еще братан меньшой. Я думал: закончу десятилетку, в транспортный подамся. А пришлось, видишь, отодвинуть свой план. Из ремесленного — прямо на паровоз…

— С твоим заработком дома легче? — участливо поинтересовался Митя.

— Главное — снабжение, рабочая карточка. Ну, и на заработок, понятно, жаловаться не приходится. Если бригада дельная, старательная, про заработок можешь не беспокоиться. А у нас бригада во! — Он показал большой палец. — Фронтовая…

— Как узнать, какая бригада?

— Поработаешь — узнаешь, иначе как же? Да ты, я вижу, что-то больно интересуешься. Не надумал ли, товарищ железнодорожник, тоже на паровоз?

— Все может быть…

Пока они с Алешкой думали действовать, этот паренек уже действовал, помогал. «У меня еще братан…» А как он хлеб резал! Высчитывал, наверное, чтоб никого не обидеть. А они с Алешкой сидят на шее у родителей, на всем готовеньком. Пассажир! Да еще безбилетный…

— Взяли бы на паровоз? — доверительно и взволнованно спросил Митя.

— Кого, тебя? — Миша Самохвалов отступил на шаг, окинул его оценивающим взглядом, пощупал свой узенький, ощетинившийся редким чернявым пушком подбородок.

— А что? Из тебя может выйти паровозник, — проговорил он, с трудом сохраняя серьезный вид. — Люди нам нужны. Попросись, может, возьмут. Только учти: пока выучишься на кочегара, я уже в помощники перейду.

— А мне-то что до этого?

— Очень просто: вдруг попадешь на мою машину, трудненько придется: я работу люблю спрашивать. Так что держись, браток!

Миша весело засмеялся, вскинул к глянцевому козырьку ладонь: «До встречи!» — и пошел, легко и небрежно размахивая сундучком.

Отец ходил по комнате, расправив плечи, спрятав за спину руки. На нем был темно-синий китель с белыми блестящими пуговицами и орденскими планками, который он надевал по праздникам, и сапоги, начищенные до такой степени, что в них можно было смотреться.

Мать, закатав до локтей рукава кофты, месила тесто. Увидев Митю, засуетилась, поспешно вытерла о фартук руки, заглянула в печь. Глаза у нее были красные, может, оттого, что в них отражалось пламя.