Макс Бременер - Тебе посвящается

Конечно, некоторые из ребят, слушавших Котову, слабо разбирались в международном положении. Конечно, среди них были такие, которые читали газеты только потому, что историчка «гоняет по современным событиям». Они просто не решались сейчас что-либо сказать, считая, что для этого надо быть более сведущими в вопросах мировой политики. И, хотя чтоб догадаться и заявить, что Кавалерчик не имеет отношения к североатлантическому генералу, достаточно было всего-навсего верить собственным глазам, после речи Зинаиды Васильевны воцарилось молчание. Затем, после обычных просьб быть поактивнее, комсомольцы стали подниматься один за другим. Все говорили очень коротко: Борис сорвал урок, он поступил неразумно, ему нужно объявить выговор. Никакие призывы не помогали, подробнее не высказывался никто.

— Предоставим слово групоргу… Пожалуйста, Станкин, — предложила Зинаида Васильевна, забывая, что Станкин сам ведет собрание.

— Ну, так вот, — произнес Стасик, видимо раздумывая, с чего начать.

Макар Андронович скупо, поощрительно кивнул. Так опытный, немолодой учитель на уроке ли, где присутствует инспектор, или на экзамене дает понять хорошему ученику, что вполне надеется на его здравый ум и робеть совершенно не к чему.

— Я считаю, — сказал Станкин, — что Борис, безусловно, заслуживает взыскания. Этот его нелепый выкрик на уроке географии… — Стасик развел руками. — Конечно, это такое мальчишество, которое девятикласснику не к лицу! Еще в шестом классе, я понимаю, такое озорство можно как-то, что ли…

— Озорству вообще не место в школе, — вставила Котова.

— А может быть, и вообще не место, — согласился Станкин менее убежденно. — Так или иначе, но Кавалерчик непроизвольно всегда что-нибудь откалывает. И ставит себя в глупое положение. Ну и, конечно, класс. Что же касается того, будто Борис сеял страх, то тут Зинаида Васильевна, по-моему, неправа: Борис сеял, наоборот, смех. Он это изо всех сил старается делать — и довольно назойливо. Как я уже сказал, это его ставит в глупое положение, — безжалостно закончил Станкин.

В общем, все это было правильно, хотя недостатки Бори Кавалерчика были чуточку преувеличены и судил о них Стасик немного свысока. Но на то уж это был Стасик!

Главное же, Станкин отверг самое опасное обвинение Котовой. И в ту минуту, когда он учтиво, твердо и беспристрастно возражал ей, Валерий от души восхищался обстоятельным Стасиком, который еще несколько часов назад его бесил.

Но Зинаида Васильевна не сдалась.

— Товарищи! — проговорила она звонко, как бы взывая к дремлющей совести ребят. — Вместо того чтоб остро, принципиально критиковать нетерпимый поступок, Станкин нам фактически предлагает амнистировать Кавалерчика. Амнистировать, а обсуждение свернуть! Ведь это он предлагает? — спросила она тоном человека, который рад бы обнаружить, что заблуждается, и взять обратно свои слова.

— Амнистируют только преступников, — внятно сказала Лена.

— Но комсомолу адвокаты не нужны! — воскликнула Зинаида Васильевна не слыша. — Взыскание помягче, и кончен разговор — вот чего хотел бы Станкин! Но суть ведь не только в том, — продолжала Котова тише и вкрадчивее, — оставим мы Кавалерчика в комсомоле или нет. Мы вынесем дело Кавалерчика на комитет, на общешкольное комсомольское собрание прежде всего потому, что на этом деле нужно воспитывать всех ребят. Вот поэтому… — Она словно бы доверительно приоткрывала перед ними, молодыми да зелеными, чистоту и значительность своих намерений. — А что сознательность в вас нужно воспитывать — об этом свидетельствует беззубое выступление Станкина, который не потрудился отдать себе отчет в том, что крикнул Кавалерчик. Долг Станкина — исправить свою ошибку на общем комсомольском собрании.

Так Станкин был втянут в орбиту «дела» Кавалерчика. Тучи сгущались. Наступила тягостная тишина. Валерий с Леной шепотом препирались, кому из них говорить раньше. В это время им передали записку:

Вы, иже с ними! Цыц мне! Слово беру я!!

Готовый к услугам и борьбе

Ляпунов.

— Ребята, вы знаете… — Ляпунов изобразил смущение, как когда-то, сообщая Терехиной, что собирается жениться. — Мне случалось и сболтнуть что не надо, и накуролесить… — Он махнул рукой, прерывая себя: что, мол, распространяться, сами знаете. — Кажется, поэтому мне неудобно — верно? — критиковать Кавалерчика: сам вроде такой же… — Он сделал паузу, будто справляясь со смущением.