Клавдия Лукашевич - Бедный родственник

У Василия Алексеевича дядя совсем перестал бывать: он не мог выносить, что тот обращается грубо со своей кроткой женой, не мог видеть его пьяного, бессердечного лица. Племянник тоже невзлюбил дядюшку.

Подошел рождественский сочельник. В маленьком, глухом городе праздник встречали по-старинному: целый день строго постились, а с появлением первой вечерней звезды садились за ужин. Ужинали на сене, подавали непременно все рыбное и обязательно кутью, пшеницу с медом, взвар из чернослива.

Вечерело. На небе появились заезды. В окнах домов замелькали огни, задвигались люди: все собирались радостно встретить праздник среди своей семьи и близких друзей. В такие шумные дни особенно грустно бывает одиноким людям.

Иван Васильевич Хлебников сидел в своей комнате у окна. Опустивши голову на руки, он задумчиво смотрел на улицу и думал невеселую думу. Никто его не вспомнит в этот день, не спросит, как он встречает праздник! А как бы ему хотелось, чтобы около него был кто-нибудь из близких, родной… И многое ли ему надо? Только участие доброй души, приветливое слово… Он и сам не знает, как прошла его жизнь: за работой да за чтением. Людей он дичился, конфузился, удалялся, а теперь, под старость, и невыносимо стало одинокому… Племянники, к которым он так стремился, — Бог с ними… Один — кулак, черствый эгоист… Другой — без воли, жены боится; жена сварливая, скупая… Если бы он явился к ним богатым, конечно, встретили бы иначе…

«Вон сегодня и у цирюльника веселье, вся семья в сборе ужинать сели, — думал Иван Васильевич, всматриваясь в темноту и заметив знакомую вывеску.

„Как, бывало, любили мы детьми сочельник — эти милые сердцу, трогательные обряды. С каким-то особым благоговением садились за стол, на котором лежало сено. Как ждали мы появления первой звезды: нам казалось, что это именно та, которую видели волхвы на востоке. Как трудно было целый день пропоститься в сочельник… Братец, бывало, не утерпит и стащит кусок хлеба и съест его потихоньку… Где ты, милое детство?! Как пусто и скучно одинокому человеку“.

Эти размышления были прерваны стуком в дверь.

— Войдите, — сказал Иван Васильевич.

Вошла прислуга и удивилась, застав жильца в темноте.

— Сумерничаете, барин? — спросила она.

— Да. Размечтался тут и про огонь забыл.

— Вам бы лучше к своим пойти… Нынче везде кутья.

— Нет, не пойду. Нездоровится…

— Ах, да! Что же я! — спохватилась женщина. — Вот вам гостинец!

— Какой гостинец? Откуда? — удивился жилец.

— Ямщик велел отдать. Нарочно заехал… Кланяться наказал и просил отдать, вот лепешки ржаные с творогом, коржики да масло. Его баба вам деревенский гостинец посылает…

— Где, где же этот ямщик? Позовите его. Я хочу его видеть. Позовите его, милая, — встрепенулся барин и так горячо просил прислугу, точно он услышал и ком-нибудь близком.

— Он уже давно уехал, барин, — ответила та.

— Зачем же вы его не остановили и ко мне не позвали?! Зачем вы мне раньше не сказали? — сокрушаясь, укорял ее барин.

— А мне и ни к чему, — простите, барин. Теперь я вам самоварчик поставлю… Вы и покушайте чаю с деревенскими гостинцами.

Прислуга ушла. Иван Васильевич оживился и повеселел. Этот скромный гостинец доставил ему огромное удовольствие, и он с улыбкой смотрел на деревенские лепешки. Они были тяжелы для его больного желудка, и он их есть не мог, — но ему было дорого что-то другое, что будто ворвалось с этими лепешками в его одинокую комнату в гостинице.

„Где-то далеко есть добрая душа, которая вспомнила обо мне… Как это отрадно! Как дорого это мне“, — думалось Ивану Васильевичу и становилось весело, и он зашагал по комнате. Ему казалось, что и у него праздник.

Прошел целый год. За это время Иван Васильевич устроился на отдельной небольшой квартире и зажил тихо и уединенно.

Племянники и думать забыли о своем старике дяде.

Только как-то раз, когда Антон Алексеевич услышал, что дядя заболел, проговорил участливо:

— Надо бы дядю навестить… У старика никого нет; как-то он там один, бедняга, живет…

— Поспеешь навестить… Времени впереди много, — ответила ему жена.

И Антон Алексеевич все откладывал да откладывал, поговаривая нередко:

— Эх, надо бы, надо дядю навестить!..

Марья Власьевна тоже робко сказала мужу в добрую минуту:

— Вы бы, Василий Алексеевич, навестили дядюшку: слышно, он прихварывает…

— А ты что за печальница явилась? — пробурчал ей в ответ муж.