Людмила Сабинина - Обломок молнии

— Да ничего не подумала. Так, вспомнилось что-то…

Обе замолчали, задумались, каждая о своем.

— Вандышев — это который блондин? Длинный такой? — вяло спросила Люба.

— Кажется… Впрочем, не знаю. Я ведь не видала его, откуда мне знать.

Люба встала, отряхнула брюки, сердито посмотрела на подругу.

— Ну да! Сама первая заговорила, а теперь будто и не знаешь? Чего темнишь!

— Не темню, — заспорила было Ксана, но тут бригадирша позвала:

— Девки! За дело! А то до обеда всего ничего осталось!

Двинулись гурьбой, каждая к своей борозде, рассыпались по всему полю. Тетя Паша стала посередине, руки в бока, оглянула поле командирским взглядом, серьги-полумесяцы сверкнули, закачались.

— Ну-ка, подравняйтесь, — приказала негромко, — а то не нравится мне. Что это, как горох, кто где. Давай отстающим помогай, чтобы вровень шли!

— Ну да, — закричали с дальних грядок. — Мы старались, выходит, зря мы старались!

— Может, нам поскорее закончить хочется, что же, за всех отвечать?

— Они не торопятся, как черепахи ползут, а нам-то надрываться зачем?! Что еще за новости!

— Что-о?! — прикрикнула бригадирша. — Гляди-ка, торопливые нашлись! У нас, деревенских, привычка такая — артелью с работы идем. С песнями. И — чтобы никаких. У меня чтоб в струночку!

И сама пошла помогать Иришке. Ничего не поделаешь, многим пришлось вернуться назад, к отставшим подругам. Люба перешла на Ксанину полосу, стали обрабатывать грядку с двух сторон.

— Спать хочется, — вздохнула Ксана, — прямо хоть тут же на земле заснула бы. Честное слово.

— Значит, плохо спалось, — усмехнулась Люба. — Мечты. Да ты признавайся лучше, что там с Вандышевым. Влюбилась, что ли?

— Спятила, Любка, — отмахнулась Ксана. — Говорю, спать хочется… Чего это ты? Придумала Вандышева какого-то…

— Как — какого-то? Леню! — не отставала Люба. — Разве я придумала? А может, это ты придумала? Нет, скажем, он сам придумался. Вандышев Леня. Придумался, вот и все.

Ксана, низко пригнувшись, обеими руками выбирала сорняки. «Ну и Любка. Вот не ожидала. Сама виновата. Надо было молчать».

— Погоди, — остановила ее Люба. — Ты не так делаешь. Гляди: сначала надо крупные выдирать, затем уж и мелочь. Ее можно прямо горстями… Видишь? Гораздо быстрее.

— Ой, спина…

Ксана распрямилась, оглядела поле. Отстающие подтянулись, и теперь все девчата работали почти на одном уровне. Пестрая шеренга девушек вытянулась поперек поля.

Прасковья Семеновна взглянула из-под руки, стянула с головы платок, крепко встряхнула.

— Вот это по мне, — одобрительно промолвила она. — Так-то душевнее, дочки. Все в струночку, одна к одной.

— Жарко, — пожаловалась Иришка, — работенка та еще!

— Работенка та, — согласилась тетя Паша. — Да нынче и дождя вдосыт, и тепла. Вот и сорняки, черт нагнал их… Ну, девушки, все. На сегодня кончаем, обедать и — отдыхать!

— Ура-а! — заголосили девчонки.

— А то и впрямь жарко, не сморило бы кого. Да смотрите у меня, после обеда отдыхать чтоб! Всем!

Тетя Паша отряхнула передник, приосанилась.

— А теперь — песню! Чтобы полегчало. В наших краях так говорят: «Громче поешь — спине легче». Давай, Ирина, заводи.

Запели было «Подмосковные вечера», да скоро хор разладился. Угасла песня. Побрели молча.

— Теть Паш, — неожиданно проговорила Ксана, — а почему это так, дождя много, солнца много, а растет так здорово один сорняк? Ведь тогда и капуста расти должна? Раз и солнце и дождь? Должна ведь, а?

— Ну, должна, — согласилась бригадирша.

— А что же тогда капуста? Листики маленькие, хилые, смотреть не на что.

— Она еще вымахает, капуста-то, — хмуро возразила тетя Паша.

— Отчего же не вымахала? — не отставала Ксана.

— А так. — Бригадирша усмехнулась. — Не вымахала, и все тут. Поди поспорь с ней.

— С агротехникой плохо, что ли?

— Эк куда махнула. Агротехника! — Тут тетя Паша, кажется, даже рассердилась на любопытных и дошлых девчонок. — Агротехника, слово-то знаете! А зато не знаете, в жизни-то как.

— А как?

— Как, как. Что быстрее растет, хорошее или плохое? Вот вам загадка.

— Плохое, конечно, — мрачно согласилась Люба.

— То-то и оно. Хорошее-то и сеем и поливаем. Уж растим-растим, всей артелью стараемся. Росточки-то когда еще пойдут, и то, глядишь, где росточек, а где и плешь. А уж сорняки-то, плохое-то! Лес дремучий, право, лес дремучий. А вы захотели, чтобы сорняк слабенький. Эх, вы!

Девочки засмеялись.

— Философ наша Прасковья Семеновна!