Людмила Сабинина - Обломок молнии

— Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой! — добавила Ксана.

Вера Степановна стояла за изгородью — мощный торс, облаченный в голубое в белых яблоках платье, голова склонена набок — Вера Степановна заинтересованно слушала.

— Ишь ты, — произнесла наконец она. — Плохо кормят, значит. А должны кормить хорошо. Ребятишек-то, как не стыдно.

— Там ведь не только мы, там и совхозные рабочие питаются, — напомнила Люба.

— Ну, рабочим-то — не велика беда. У них все свое… А и те, слыхать, жаловались: с собой на работу кусок тащи. Куда это годится!

— А вот я хочу спросить вас, молодые барышни, — вкрадчиво обратился Аким Родионыч. — Сардины в столовой бывают или нет? Знаете, этакие коробочки длинные, сардины. Знаете, наверно?

— Эва, чего захотел. Сардины. — Вера Степановна звучно шлепнула себя по бокам. — Ты, Родионыч, скажешь! Сардинами их будут кормить! Чего другого придумал бы, а то — сардины!

И раздосадованная Вера Степановна ушла на веранду.

Люба протерла полотенцем последнюю чашку, поставила ее в ряд с остальными, покачала головой:

— Килька в томатном соусе бывает. В буфете. Сардин что-то не заметила. — Она сосредоточенно шмыгнула носом.

— Килька? — живо отозвался Родионыч. — Это маленькие, круглые такие?

— Да килька же, — удивилась Люба, — рыбешка в томате!

— Тара, тара меня интересует, — нетерпеливо потирая руки, пояснил Родионыч. — Баночки то есть.

— Баночки? — удивилась Люба.

— Ой, девчата, опаздываем! — Иришка вскочила, отряхнула свои коротенькие потертые брючки, наскоро расправила бантики у висков, помчалась к калитке.

— Тара обыкновенная, — ответила на ходу Ксана, — маленькая, жестяная!

— Круглая, — серьезно добавила Люба.

Калитка за девчатами захлопнулась.

— Эх, незадача, — бормотал Родионыч, усаживаясь на ступеньку крыльца. — Круглая! Не годится. Никуда не годится. Дрянь дело. Дело дрянь…

Он посидел еще немного, потом поднялся, захватил свою можжевеловую, чисто обструганную палку, снял с забора продовольственную сумку — Вера Степановна сушила ее после мытья — и вышел со двора.

А грядки оказались длинные — конца не видать. До самого горизонта протянулись четкие параллельные борозды, испещренные нежно-зелеными слабыми листками капусты и пышными, цветущими кустами сорняков. Каждая девочка получила по такой грядке.

— Ничего, к полудню управитесь как миленькие, — говорила Прасковья Семеновна, она была тут бригадиром. — Спины-то молодые, чисто резиновые, не то, что у нас, пожилых.

Но какое там к полудню, и к вечеру-то управиться мудрено. Солнце жгло, сорняки — злые, колючие, с цепкими извилистыми корнями. Выдернуть такой куст непросто. Ксана ухватывала жесткий жилистый пучок обеими руками, изо всей силы дергала. Зеленая верхушка обрывалась, а корни оставались в земле. Ксана копалась в земле, нащупывала спутанную проволоку корней. Ситцевая кофтенка прилипала к потным лопаткам, расстегнутые полы трепыхались на жарком ветру, и издали Ксана похожа была на суматошную, взъерошенную птицу. То и дело выпрямлялась, окидывала взглядом поле, где трудился весь девятый «В», за исключением уехавших на сенокос ребят — отстать боялась. Но девочки были все тут, рядом, растянулись неровной шеренгой поперек поля. Только Люба Смолякова ушла далеко вперед, почти тетю Пашу догнала. «Сильная все-таки Любка, — думала Ксана. — И работать умеет. Вообще она такая. Молчаливая. Молчит-молчит, а как уж возьмется, только держись…». Поискала глазами Иришку. Иришка явно не справлялась. Видно было, как она суетилась где-то в самом начале борозды, торопливо рвала траву, разбрасывала, потом собирала, вспомнив, что тетя Паша наказывала в кучи складывать сорняк. «Старается, а толку нет», — решила Ксана. Сама она не то чтобы устала, ее просто разломило всю, спина ныла, лицо горело, глаза щипало от пота. «Ну и работенка. И как только люди могут… Да это, наверное, самый тяжелый труд!» К полудню не добрались и до середины борозды. Работа подвигалась все медленнее.

— Шабаш, девки! — крикнула наконец тетя Паша.

Все собрались у края поля, в тени ивняка. Рядом, в неглубоком овраге, струился ручей. Совсем мелкий, с желтым песчаным дном, а все-таки — ручей. Вода! Девчата спустились в овраг, бродили но щиколотку в воде, умывались, многим хотелось напиться, но тетя Паша не велела.

— Вы что, девки, надумали?! А ну, выходи из воды. Не для чего. Там на взгорке вон стадо пасут, овцы весь ручей ископытили. Экую грязь пить.