Юлия Яковлева - Жуки не плачут

— Так зовите же в дом! — замахала рукой Луша. — Всех накормим, всех положим. Придумаем!

— Стесняется она, — объяснил дядя Яша.

«Танька?» — удивился Шурка.

Бобка смотрел на него так, будто дырку сверлил. Будто надеялся, что Шурка без слов прочтет вопрос. И Шурка прочел: «Значит, сработало?»

— Чего расселись, как на именинах? — удивилась Луша. — Там сестра ваша, а вы сидите — глазами хлопаете.

Если бы Валя большой там стоял, она бы не сидела.

— Идите, идите, — подтвердил дядя Яша. Но каким-то помятым голосом. Как будто с Таней что-то не так. Как будто она какая-то не такая. Без руки, например. Радость наконец дошла до Шурки.

«Да хоть какая!» — встрепенулся он. Главное — Таня!

— Таня! — завопил Бобка и наконец сорвался со стула.

Лицо у дяди Яши при этом как-то остановилось, слова не сумели вылететь из открытого рта.

А Бобка уже тянул дверь за ушко. Уже пихал его в спину Шурка. Каждый старался увидеть первым.

— Таня! Танька!

Оба выкатились на крыльцо. И остолбенели тоже оба.

Маленькая черноглазая девочка смотрела на них испуганно. Пальцы теребили тряпичную куклу.

Перед глазами у Шурки потемнело. Застучало в висках. «Я, наверное, сейчас грохнусь», — испугался он. А Бобка захихикал как дурачок.

— Вот, — сказал за их спинами голос дяди Яши. По-прежнему какой-то скомканный.

— Это же не Таня, — выдавил сквозь смех Бобка. Он все еще надеялся, что это шутка. Что Таня просто подговорила эту шедшую по своим делам девочку. Подговорила их немножко подурить. И сейчас выскочит из-за кустов: «Та-да-ам! Обманули дурачка на четыре кулачка».

— Девочка, ты кто? — выдавил Шурка.

Дядя Яша нахмурился.

Девочка молчала. Теребила куклу. Противную, грязную — два глаза, рта нет.

— Это Сара, — ответил за нее дядя Яша. Голос у него был такой, будто дядя Яша переходил по льду Неву и не был уверен, прочно ли. Девочка посмотрела на него. Перевела темные глаза на Шурку, на Бобку. И снова потупилась на свою тряпичную куклу с нарисованными чернилами глазами. Ни слова. «Не слишком-то вежливо», — с неприязнью подумал Шурка. В голове его все каталось, все стукалось: «Таня. Таня. Таня».

— Сара не говорит, — ответил за нее дядя Яша. И добавил страшное: — Она теперь вам сестра. — Неловко улыбнулся: — Все едем в Ленинград. Ура.

— Не поеду! — заорал Бобка. — Отстаньте! Не поеду!

Выскочила Луша. Бобка к ней. Обхватил. Вцепился в юбку, кофту.

— Не поеду! Не могу! Не могу больше!

— Ты что? Ты что? — обнимала, гладила Луша. Виновато поглядывала на дядю Яшу. На девочку.

— Не могу больше любить заново. Я устал. Не могу, не могу больше, — стонал, жаловался Бобка Лушиной юбке. — Никуда я не поеду. Не отдавай меня! Не отдавай!

— А мы вам сейчас эти досочки быстро к делу применим, — ловко нагнулся дядя Яша.

Шурка удивился: сколько у Луши прожили, а что ровной штукой сложены досочки под лавкой — не замечали. А дядя Яша заметил сразу. Ровно напиленные Валей большим — чуть длиннее, чем надо младенцу: в самый раз.

— Есть у вас молоток? И гвозди.

— Есть! — радостно выкрикнул Бобка.

— Нету, — холодно посмотрела на него Луша. Бобка не понял. Дядя Яша — не заметил.

Он быстро переносил свое тело по избе странной прыгающей походкой. К ней тоже надо было еще привыкнуть.

— Что же парень ваш в комоде спит. Есть гвозди? — повторил настойчивее. — Я вам живо кроватку эту сколочу.

Но Луша почему-то не обрадовалась.

— У ребенка свой отец есть, — ответила сурово. — Вернется. Сколотит.

Дядя Яша почему-то покраснел. Забормотал.

И к девочке этой, Саре, тоже надо было привыкать.

От этой мысли стало тошно.

Проснулся он среди ночи. Рука сама потянулась за костылем. Как раньше — ноги сами спускались на пол, в тапки.

На полу — лунный прямоугольник. Дети спят. Сара тоже спит. Удивительно. Но к счастью. Пусть! Сам он так давно не может. Выпить бы. Тогда провалишься в чистую пустую темноту. Но какое у нее выпить, у бабы этой деревенской. Нет, Репейск, конечно, город. А живет — будто девятнадцатый век. Изба, тараканы. Нищета. Такая, что сердце сжимается.

Осторожно перенес вес. Сначала на руку. Потом на костыль. Распрямился. Удержался. Оперся на стол. Нет, обошлось. Главное — не стучать деревяшкой. Была резиновая нашлепка на конце, была. Да отвалилась где-то, как подметка от ботинка. Вот, кстати, до сих пор не было времени подумать: ботинки-то теперь как покупать? За два платить? Жалко. Дорого. Работу-то с одной ногой — кем работать? А детей теперь трое. «Четверо», — испуганно поправил он себя. Но знал, что сам уже не верит. Столько видел с тех пор, как легко и быстро умирают люди. Что живут — теперь гораздо неожиданней, удивительнее. Поверишь тут. Ни Вера, ни Таня не подавали вестей. С тех пор. Ни следа.