Зинаида Лихачева - Вот они какие [Повести и рассказы]

— Ну, коси, коса, пока роса.

Вздрагивая от осиного жужжания металла, нехотя ложилась трава.

Кузнец пропустил старика шагов на пять и, так же поплевав на руки, взмахнул косой. Высоким, звонким голосом запела отцова коса. Ряд за рядом падали травы. Осыпая росу, навзничь запрокидывали душистые головки подкошенные лесные цветы.

Дойдя до конца прокоса, Алексей Осеевич остановился. На лбу выступила испарина. Крючковатыми пальцами он старался расстегнуть ворот рубахи.

— Все, отмахался, — задыхаясь, выговорил он и, махнув рукой, сел на землю.

— Сиди, сиди, старый! Без тебя управимся! — крикнул отец. Улыбка не сходила с его лица.

— И-ах! И-ах! — с придыханьем выкрикивал он на каждом взмахе и встряхивал головой, чтобы откинуть свисающую на глаза влажную кудрявую прядь.

— Вот она молодость, силушка-голубушка, — прошептал Алексей Осеевич, и Митька заметил в его глазах слезы.

— Сей Сеич, — зашептал Митька, — это хорошо — сильным быть?

Не отрывая взгляда от Митькиного отца, старик ответил:

— Смотря кому сила дадена. Бывает сила, от которой другим могила. А та сила хороша, когда при силе душа.

Как-то вечером, когда в доме уже собирались ложиться спать, пришел лесник.

— Дорогому гостю почет и уважение! — приветствовал его отец.

— Я не в гости, я по делу, — озабоченно сказал старик. — Волчье логово нашел с волчатами. Самого-то не видал, а волчиха матерая. Откуда к нам припожаловали? Изничтожить надо, а то наделают они тут делов. И стадо колхозное близ лесу пасется, и лосихи с малыми телятами. Пойдем завтра? Годков бы пять назад, я и сам бы управился, а сейчас глаза не те и руки трясучие.

Отец вздохнул:

— Я бы с радостной душой, да нечем. Все мои боеприпасы — гусиная дробь.

— А где же твои пули разрывные? — вмешалась мать.

Митька помертвел. Сейчас отец расскажет, что Митька утопил такие нужные пули. Лесник ни за что не простит ему.

Но отец, искоса взглянув на Митьку, развел руками.

— Отдал я их охотнику заезжему.

— Эх, незадача, — огорчился старик. — Угораздило тебя благодетелем быть. Такая вещь всегда самим понадобиться может. Как же теперь быть? Наше место — волкам раздолье!

Отец подумал:

— Тогда вот что, я гвоздей нарублю, вроде картечи, ружью от этого, правда, вред, да шут с ним.

— Лады. На рассвете и двинем с тобой, — обрадовался лесник.

— Митюнька! Да Митюнька же! Вставай! — будила Митьку мать. — Вставай, отец за лошадью к председателю приходил, волков везти! Скоро привезут, беги смотреть.

Кроме колхозников, что были в поле, вся деревня высыпала на улицу.

— Везут! Везут! — закричали ребята.

Старая гнедая кобыла храпела, рвалась из оглобель. Алексей Осеевич до отказа натягивал вожжи. Два убитых волка свешивали с телеги лобастые головы. Между ними кучей лежали мертвые волчата.

За телегой шагал отец, рубаха облепила потное тело, и было видно, как перекатываются на груди и руках крутые мускулы.

Колхозники ужасались, разглядывая зубастые пасти, и благодарили отца. Каждый норовил пожать ему руку. Отец улыбался и, сняв кепку, вытирал ею шею и лоб, а сам искал глазами кого-то. И вот его взгляд встретился с глазами Митьки. В один момент Митька очутился рядом, и отец, смеясь, надел на него свое ружье. Мать стояла на крыльце, улыбалась и махала рукой.

«Нафасонилась» — подумал Митька, увидев на матери праздничную шелковую косынку.

Проходя мимо Леркиного дома, Митька с надеждой поглядел в окно и увидел сквозь стекло, среди красных гераней, бледное лицо приятеля. Лерка, тыча пальцем то на телегу, то на кузнеца, делал испуганные глаза и, прикладывая руку к щеке, качал головой. Митька понял, что Лерка показывает, до чего страшны убитые волки и какой храбрый человек Митькин отец. И тут впервые до сознания Митьки дошло, что его дружок ведь без отца. Митька потянул отца за рукав и показал ему на Лерку. Кузнец засмеялся и помахал Лерке кепкой. Народ стал оборачиваться: кого это так приятельски приветствует кузнец? Лерка покраснел от гордости. Еще бы, ведь сам охотник с ним поздоровался, даже кепкой помахал.

В Митькином сердце пели звонкие птицы. Он ухватился за отцову руку и взглянул на него восхищенными глазами. Отец счастливо засмеялся:

— Ты чего на меня так воззрился, сынок? Я ведь не кино. — Потом нагнулся и тихо спросил: — Теперь я уж не в долгу перед лосями, как ты думаешь?