Алексей Ливеровский - Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека [Повесть]

Мы соскочили с карниза и пошли домой. Наверно, Ваньку теперь выпустят из дома играть с нами.

Я люблю море больше всего на свете. И вся наша компания любит играть на море не меньше, чем у дома и, конечно, в лесу. В лесу тоже очень хорошо, только страшновато, а у дома вечно смотрят и придираются взрослые.

Если не было дождя, мы с утра шли на море. За деревней, после шоссе, тропинка, прямо-прямо к морю. Сначала она идет вдоль огородов, потом по сырому лугу, за ним песок, кое-где прикрытый острой голубоватой травой. Надо сразу снимать сандалии и идти босиком, хотя горячо и можно порезать ноги об эту песчаную траву. Тропинка круто взбирается на батарею: довольно длинный и песчаный бугор, целая гора сыпучего песка. Говорят, что при Петре или при шведах здесь стояли пушки. Алька при мне рассказывал лоцманским ребятам, что несколько лет тому назад, когда из батареи брали песок, выкопали тело шведского матроса или пехотинца в полном мундире и с ружьем, и что под батареей у шведов был боевой погреб, там до сих пор пушки и масса пороха, и что он, Алька, сам нашел в песке осколок пушечного ядра. Я слушал и промолчал, что дядя Петя видел Алькин осколок и сказал, что это обломок печного горшка.

За батареей плоский берег моря. Если ветра нет, низенькая гладкая волна говорит тихонько: «тишь, тишь». Хорошо вбежать в воду горячими ногами и мчатся по мелкому, брызгаясь выше головы.

Далеко-далеко белый столбик Толбухина маяка. Мимо по фарватеру идет, густо дымит купец — черный, высокий пароход. Высокий, — значит, пустой, идет за грузом. В тихую погоду слышно, как постукивает машина: «тука, тука, тука».

Дальше в море Лондонская плавучая баржа — на нее высаживают кронштадтских лоцманов, когда они выведут судно из залива в большое море. Финская лайба под парусами — везет в Петербург дрова или камень гранит. Ветер встречный, и лайба лавирует от финского берега до нашего. Подходит так близко, что кажется вот-вот сядет на четвертой банке. От Кронштадтского мыса показался миноносец. Здорово идет! Низенький, темный, белый бурун под носом до самой палубы. Промчится на глазах, скроется за мыс Красной Горки. От него прикатится волна, не скоро, может быть, через час, обязательно большая. Вздыбится на мелком, зальет сухой берег до самого тинного вала, где мы обычно сидим, свесив босые ноги.

В ясную погоду на Финском берегу видны синие лесистые горы и прямо напротив нас белый дом. Мне кажется, что там очень хорошо: по солнечным дорожкам ходят веселые люди, женщины в длинных белых платьях и мальчишки совершенно незнакомые и даже странные, не похожие на нас.

Хорошо побродить вдоль воды. Там, особенно после бури, много интересного: обломки шлюпок, весла, поплавки от сетей и дохлая рыба, иногда большая. Что-то там происходит в море, неведомое, свое. Нам хочется найти запечатанную бутылку с письмом, призывающим на помощь. Пока еще ни разу не было. Один раз мы нашли выброшенную на берег толстую-претолстую книгу. Она была совсем целая, только все буквы смылись: ничего нельзя было прочитать. Жалко! Может быть, море прислало нам тайное, самое главное, никому не известное. Алька говорит, что такая толстая книга с переплетом из ослиной кожи — это, конечно, Коран. Матрос-турок решил перейти в нашу веру и выбросил за борт.

Когда купаемся, до глубокого страшно далеко. Идешь… Идешь… Все по колено. Впереди четыре банки — отмели вдоль берега. На них от волны приятные для ног песчаные ребра. Первая банка близко — подходишь по колено, вышел — еле ступни закрывает. На четвертую идти трудно, надо медленно, с упором, подпрыгивая; вода по плечи, и под конец приходится даже плыть, правда, немного, как через половину нашей речки. Зато лучше всего именно на четвертой банке. Красота! Стоишь посередине моря, волны прикатываются высокие, с пенными гребнями. Чтобы волна не сбила, надо подгадывать, кидаться одним плечом навстречу в самую шипучку. И солнце!

Из воды торчат камни: Плескун, Пять братьев, Чайкин, Рваный, Плешка, Малые и Большие Лоцманские и еще другие. До Плешки, Плескуна и Лоцманских можно дойти пешком, на другие надо плыть. Интересно и немного страшно. Плывешь, плывешь, устанешь и думаешь: «Вдруг не доплыву». Наконец схватишься руками. Ближе всего до Чайкина: шагов тридцать от четвертой банки. Чайкин удобный — для рук и ног приступочки, легко хвататься и забираться. Лежать на нем противно, там ночуют чайки и вся верхушка камня в их белом скользком помете. На Рваном не ляжешь, можно только стоять или сидеть, он весь взорванный. Когда строили форт, камни рвали, кажется, динамитом и увозили по кускам. Рваный почему-то не увезли. Если волны, в расщелинах бьют такие фонтаны, что окатит с ног до головы: на ветру, когда подсохнешь, ужасно неприятно. Не любили мы на Рваный плавать.