Алексей Ливеровский - Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека [Повесть]

Тут я заметил, что Юрка перестал свистеть, вытолкнул языком свистульку прямо на землю и смотрит куда-то через меня. Я обернулся: стражники привязывают к беседке лошадей, урядник уже на бабушкином крыльце. Кроме нас с Юркой, никто не заметил, а он подмигнул мне и пошел в другую сторону, в наш дом. Я за ним. Мы прошли все комнаты, выпрыгнули в окно, побежали к речке и по берегу большим кругом промчались в сиреневые кусты у кухни Большого дома. Окна открыты. Тихонько-тихонько, страшно осторожно мы заглянули.

Как и в прошлый раз, за окном бабушка и урядник, тетя Зина у плиты. Только бабушка не такая расстроенная, как тогда, и на столе кроме бутылки только хлеб и огурцы, больше ничего, ветчины ни капельки.

Все равно видно, что урядник доволен: усы торчком, он гладит их рукой и для важности часто вынимает платок. Сейчас голос у него не совсем подлизский. Все знают, что у него два голоса: один тихий, подлизский, когда разговаривает с бабушкой, священником, лоцкомандиром, другой — громкий, ругательный — для всех остальных. Бабушка говорит, что «Фрол Петрович был офицер, теперь спустивши».

Сейчас урядник жалуется бабушке, что просто беда: сено нынче будет дорогое, казна на лошадей выдает — тьфу! — не деньги. Не знает, как и быть. Бабушка зевнула, прикрыв рукой рот, и согласилась, что сено будет в цене. Тут урядник пригнулся к бабушке и негромко спросил:

— К Емельяновой, к Анне, сын вернулся? Иван Емельянов не полностью совершеннолетний? А?

— Я, Фрол Петрович, за всем углядеть не могу. Кажется, вернулся. Будто у дядьки в Ростове был. Не знаю, не знаю…

Урядник громко нахально расхохотался, вынул платок, утер глаза:

— У дяденьки, у дяденьки. Где был — оттуда и ушел. И с собой привел черного ворона, ворюгу знатного. А скажите, Ольга Константиновна, у вас в последнее время вещи не пропадали? Стало быть, кража. А? К примеру, валенки или вожжи?

— Не знаю. Вроде ничего не пропадало. Чего это ты, Фрол Петрович, загадки загадываешь? Выпей-ка еще рюмочку.

— Благодарствуйте.

Урядник выпил, крякнул, пальцами взял с тарелки огурец, прожевал, подошел к окну, — мы едва успели спрятать головы, — и заорал командирским голосом:

— Хоменко! Принеси разом, быстро!

Стражник затопал в коридоре, принес и положил на лавку валенки и новые ременные вожжи.

— Ваши?

— В глаза не видала. Что это ты притащил?

Урядник, не спросив бабушку, налил рюмку, подал ее стражнику:

— Ну-ка. И еще принеси.

Стражник унес валенки и вожжи, вернулся и положил на пол новый хомут. Новый, отделанный серебром. Его надевали на Мышку, когда бабушка два раза в год ездила в Большие Ижоры на дедушкину могилу.

— Ваш?

— Подожди, подожди, дай взглянуть. Может быть, наш, а может быть, и нет… Зина! Принеси из спальни мою сумочку и иди по своим делам, не мешай.

Урядник махнул рукой на стражника, чтобы тот ушел. Бабушка взяла у тети Зины черную пузатую сумочку, долго в ней рылась, перебирала что-то, наконец вытащила бумажку и положила ее перед урядником. Сказала недовольным голосом:

— Что ж, с праздником тебя, Фрол Петрович. Допивай, допивай, бог с тобой.

Урядник сгреб со стола бумажку, сунул в карман гимнастерки, выдавил на морде улыбку:

— Благодарствуйте, Ольга Константиновна, мерси вас. Раз так — пусть живет Иван Емельянов с матерью. Попрошу приглядеть за ним построже. Знаете: «Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить». А хозяина Ваньки мы взяли.

Тут урядник замолчал, отвернулся от стола и спросил скучным голосом:

— Сыновья ваши, Петр и Николай, не изволили прибыть?

— Жду не дождусь, Фрол Петрович, да все нет. И что так задержались?

— Скажи, пожалуйста, а мне сказали, что Петра-то Васильевича около церкви видали.

— Ну уж, ты скажешь! Иди, Фрол Петрович, не мути мне голову. Как это в церкви быть и домой не зайти! Полно врать-то!

— Все мне не верите, Ольга Константиновна, а, к примеру, я имею сведения, что голубки-то бумажные на ваш чердак издалека, ой, издалека прилетели.

— Не знаю, я не ведаю никаких голубков. Будь здоров, Фрол Петрович.

Урядник вылил в стакан все, что осталось в бутылке, выпил, кивнул головой и ушел.

У меня страшно затекли руки, прямо иголки и мураши в пальцах, столько висел, цепляясь за доски подоконника. Все равно захотелось послушать, что скажет бабушка тете Зине. Тетя Зина вернулась, слова не сказала, как бабушка на нее накинулась:

— Разбойник! Грабитель! За стрекулиста, за кулигана такие деньги! Ну, Фрол Петрович, погоди! А ты, Зинаида, не молчи, скажи Анне, что два месяца будет стирать за одни харчи. Копейки не дам. Нашли благодетельницу!