В общем, теперь, махнув рукой на всякую славу, он удалился под веранду своей дачи, где проводил дни в одиночестве, с горя в неимоверном количестве поедая найденные там окаменелые сухари.
Связь с остальным миром он кое-как поддерживал через своего братишку Люлика.
Но даже и Люлик не оказывал старшему брату должного почтения.
Однажды он явился под веранду, присел на корточки, с сожалением разглядывая Мишку, потом начал усмехаться.
— Фу!.. Фу!.. Фу!..
— Ты чего надуваешься? — спросил Мишка.
— Я не надуваюсь… Это я так смеюсь… Фу!.. Фу!..
— А чего ты нашел смешного? Вот как сейчас вылезу, да как…
Отступив немного назад и прикинув расстояние до калитки, Люлик сказал:
— Они тоже на тебя смеются…
— Кто?
— Да лягуши… и метизы тоже… Знаешь, что они говорят, а?..
— Ну что?
— Да-а… Даже повторять совестно… — И Люлик опять зафыркал, как ежик: — Фу!.. Фу!.. Фу!.. Что ты посеял… зубной порошок!.. Фу!..
И Люлик начал корчиться и извиваться от смеха. Но когда он опять взглянул на брата и увидел слезы у него на глазах, то сам опечалился и зашмыгал носом.
— Да ладно. Мишка… Ну, хватит… Да ладно тебе…
— Как будто я виноват, — хрипло сказал Мишка, — я б каждому лягушу дал по мочалке, если б она не засохла… То приставали: «Мишка, а мне дашь мочалку?..» А теперь выдумывают на меня всякие небылицы… Очень даже глупые… Кто же сажает зубной порошок? Он что — семечки?
— Никто! — готовно кивнул Люлик…
— И отчего эти лягуши такие ехидные?
— Они еще не ехидные, — сказал Люлик, — вот метизы — те ехидные. За них — Меркушка!
— Какой еще там Меркушка?
— А ты не знаешь? — изумился Люлик. — Меркушку не знаешь? Мы с ним в детсаду были, в малышовой группе… У нас с ним всю жизнь война! Злой! Прямо — Змей Горыныч! Он даже самого Хвостикова дразнит!
— Как он Хвостикова дразнит? — заинтересовался Мишка.
— Да колдун!
Мишка сразу повеселел.
— Хочешь сухарика? — сказал он брату. Тот взял сухарь и начал его быстро, как мышь, грызть.
— Значит, колдуном они Хвостикова дразнят?
Люлик кивнул.
— А это ведь… хуже, чем… ну, Мочалкин, а?
— Куда хуже! Давай еще сухарика!..
Мишка развеселился совсем.
— Пошли Хвостикова поглядим… Как он себя чувствует… Охота на него полюбоваться… подумать только: колдуном дразнят…
Хвостиков — такая была у этого мальчишки фамилия, что никакого прозвища не нужно! — жил недалеко, тоже на нейтральной полосе. И все же по дороге к нему пришлось-таки Мишке иметь один неприятный разговор. Проходя мимо скамейки, где сидела соседка Мария Антоновна со своим примерным сыном Глебом и еще какой-то женщиной. Мишка ускорил шаги, но Мария Антоновна поманила его пальцем:
— Мишь, а Мишь, поди к нам на минутку!.. Мишка был человек вежливый и подошел.
— Ну, как поживаешь, Мишь? — ласково спросила Мария Антоновна.
— Ничего, спасибо…
— Что-то ты идешь и внимания не обращаешь… Зазнался, что ль?.. Мы вот у тебя чего хотели спросить: как у тебя в нонешнему году с мочалками, взошли аль нет?
Примерный сын Глеб прыснул, прикрывая рот рукой, а Мишка угрюмо ответил:
— Я не сажал…
— Да ну-у?.. Это что ж так? А жалко… Выгодное дело… — Поджав губы, покачала головой Мария Антоновна. — Уж такое выгодное дело — открыл свой кооператив и торгуй, чего ж лучше?..
И не обращая больше на Мишку внимания, обратилась к соседке:
— Гляжу я на них: чепухой головы забиты! Іііастают по поселку из конца в конец, что-то об себе понимают… ну меня бог миловал… Мой Глеб не такой. Мой — хозяин! Верно, Глеб? Как пословица-то гласит?
— Синица в руках лучше, чем журавли в небе! — солидно сказал Глеб.
— Ну прямо как старик! — умилилась соседка.
— Мне можно идти? — спросил Мишка.
— Сту-пай! — Махнула рукой Мария Антоновна. — Чего тебе… Гуляй дальше…
Возле дома, где жил Хвостиков, Мишка сложил рупором ладони и крикнул:
— Хвос-ти-ков!
Но никто не отозвался, и, подумав, Мишка крикнул на другой манер:
— Гвоз-ди-ков! Наконец, потеряв терпение, он заорал:
— Головастиков!
И только тогда отворилось окно, и сам рыжий розовый очкастый Хвостиков насмешливо спросил:
— Чего ты кричишь — Головастиков, когда ты сам — Мочалкин?!
— Да вот… к тебе пришли! — сказал Мишка.
Читать дальше