Юрий Третьяков - Вася-капиталист

Ослабевший от слез и переживаний Марсианин встал, чтобы взглянуть на злодея. Он долго, с ненавистью рассматривал его и, воскликнув: «У, гад!», — пытался пристукнуть кулаком, но плоскому леснику это было ничто. Тогда Марсианин схватил лесника со стола, подбежал к раковине, бросил его туда, открыл кран и дождался, когда вода смоет лесника в таинственные недра канализации.

— Покусайся теперь там! — злорадно сказал он и, повеселев, сел на диван отдохнуть от всех волнений.

— А вы, оказывается, в лес ходили? — спросил у Васи Толик.

— Да ходили… Прогуляться, соловьев послушать… Хорошо там один соловей пел…

— Ты вот ходишь соловьев слушать, — с обидой промолвил Толик, — а дела в зоне пускай проваливаются, да?

— А в чем дело?

— А в том! Ты за чем должен следить? За порядком? Так вот, пока ты в лесу пропадаешь, соловьев слушаешь да лесников кормишь, Юрец опять первачкам проходу не дает! А тут еще свой хулиган во дворе появился. Сережка из шестьдесят шестой квартиры!

— А что он?

— На нашего Алхимика второй день плетет кнут! Он тоже химик, но они поссорились из-за каких-то реактивов, и вот теперь он плетет на него кнут!..

— Верно, — тоскливо подтвердил сам Алхимик. — Говорит: «Вот сплету кнут, я ему дам!» Уже порядочно сплел, он с балкона показывал Андрейке и Андрюшке, те говорят — страшно толстый…

— Вот видишь, — сказал Васе Толик. — Через это самое Алхимик нервничает, это может отразиться на работе нашей больницы… Ты у Сережки кнут отними!

— Ладно!

— И еще. Завтра с утра — воскресник, деревья будем во дворе сажать. Все должны выйти, наше звено должно пример показать! Ты смотри, обязательно выйди, чем по лесам без толку бродить.

— Ладно, выйду… Пошли, что ли! Любит везде рассиживаться! — скомандовал Вася Марсианину, которому обстановка больницы теперь уже нравилась, и он очень неохотно пошел к двери…

Прощаясь, Марсианин горделиво спросил:

— Ну, как у меня выдержка?

Но Вася его огорчил:

— Ерунда твоя выдержка! Вот у лесника — выдержка!

Нельзя сказать, что Вася вообще не собирался идти на воскресник. Идти он хотел, но только позже, после того, как сходит на «птичий рынок» и продаст партию рыбок Семафору и Фунтику. Нельзя же их подводить, раз обещал!

В воскресенье Вася встал очень рано, и когда, взяв банку с рыбками, приготовленную с вечера для продажи и дальнейшего обогащения, шел по улицам, они были почти пусты, только кое-где дворники подметали тротуары, во дворах, пользуясь безлюдьем, свободно бегали невесть откуда взявшиеся кошки, которых днем нигде и не увидишь, да хозяйки прогуливали собак. Трамваи шли тоже пустые.

Но на «птичьем рынке» уже кипела жизнь. Почти весь рынок заполняли старые и малые голубятники, и Васе порядочно-таки натолкали бока, пока он отыскивал Фунтика и Семафора.

Компаньоны располагались в некотором отдалении друг от друга, водрузив на какие-то грязные ящики банки с рыбами, и безостановочно выкликали свой товар разными голосами:

— Дании, дании! — басом кричал Семафор.

— Гуппи, гуппи! — тоненько откликался Фунтик.

Изредка они позволяли себе развлечься посторонним разговором.

— Как дела, Семафор?

— Порядок! А у тебя?

— Нормально!

И снова заводили, перекрывая базарный шум:

— Дании, дании! Сюда, пацан! Вот — выдержанные!

— Гу-у-уппи! Давай налетай, задаром отдаю!

Раба пока еще было не видно.

— Несешь? — издали углядел Васю длинный Семафор и, повернувшись к Фунтику, крикнул: — Гля, тот малый рыбок принес!

Фунтик подошел, не спуская глаз с оставленного товара. Вася развернул банку, Семафор косо заглянул туда, как петух, и разочарованно протянул:

— Ху-у-у… Дохлятина…

— Дохлятина и есть, — поддакнул Фунтик.

— «Дохлятина»! — возмутился Вася. — Не хочешь, не бери…

— Будем брать? — спросил Фунтик у Семафора.

— Да придется взять… — недовольно сказал Семафор. — Жалко малого, все-таки шел… Ладно уж…

И начал маленьким сачком перекладывать рыбок в свою банку, считая:

— Одна да одна — пара, да еще одна… Это сколько будет? Да еще пара… Стой, забыл, сколько было сначала…