Юрий Третьяков - Жук и геометрия. Рассказы

Горька объяснил свою штуку.

— Ну как, хорошо я придумал, а? — спросил он.

— От здорово! — сказал Кузька-большой.

— От здорово! — подхватил Кузька-маленький, который всегда стоял за брата.

Подумали, переглянулись и кивнули головами оба Юрки — врача сын и тот, у которого сестра ездит на мотоцикле.

Вовка тоже сказал:

— Конечно… Почему не сходить…

Правду сказать, Вовке не очень хотелось уходить от реки, тащиться по жаре, к тому же Карабас-Барабас, наверно, еще не забыл Вовкиной физиономии, но раз все идут, то и Вовка пойдет. Один за всех и все за одного.

Кроме того, Вовка вспомнил про одну вещь…

Рыжий Славка стал было отказываться:

— Жарко очень…

Горька презрительно сплюнул:

— Ему жарко. Дайте Славику зонтик, ему жарко. Эх, ты! Это ничего, что жарко! Это даже хорошо! Потому, ты думаешь, на фронте тебе скажут: «Тебе, Славик, не жарко? Может, ты, Славик, лучше в тени посидишь?»

Тут все засмеялись, вспомнили Славкину тетю; она всегда так говорила, провожая Славку на речку. Молодец Горька!

Но Славка упорствовал:

— Так то на фронте…

— Ну, довольно разговоров! — не выдержал Кузька-большой. — Идешь или нет?

— Без разговоров — идешь? — воинственно высовываясь из-за спины брата, закричал Кузька-маленький.

— Да жарко, говорю…

Такое, конечно, хоть кому надоест. Взял Горька Славку за плечи, отвел в сторону и толкнул прочь.

— Иди отсюда! Ну! Кому говорят! Мы еще сами тебя не возьмем. Дезертир!

Славка побрел вдоль берега, бормоча:

— Ну и уйду… Подумаешь… Узнаешь вот…

— Дезертир! — крикнул ему вслед Юрка, врача сын. Кузька-маленький пронзительно засвистел.

Вовка изъявил готовность догнать дезертира и хорошенько ему «надавать».

— Не надо, — сказал Горька. — Пусть идет. Давайте лучше купаться. Чтоб на весь день!

Купались, пока все не посинели и стали дрожать, потом, для прохлады не выжимая трусов, пошли.

Через тенистый густой орешник, по мягкому ковру прелых листьев, напрямик, взяв штурмом осыпающиеся глинистые кручи оврага, выбрались на горячую поляну.

Там в синих соснах белый дом — детский санаторий.

У длинного забора, огораживающего сад, армия остановилась; потоптались, понаблюдали в щели: страшновато все-таки идти. Вовка сзади всех.

Надо Карабаса-Барабаса вызвать!

Горька решился и изо всей мочи забарабанил кулаками в калитку. Сразу же в глубине сада не залаяла, а прямо-таки залилась тоненьким голоском собачонка.

Вовка на всякий случай измерил глазами полянку, намереваясь перескочить ее одним махом.

Калитка отворилась, и появился сам сторож, настоящий директор кукольного театра, только вместо плетки в шесть хвостов в руке — более устрашающий костыль.

Злющая собачонка — хвост крючком, — выскочив из-за его спины, моментально узнала Вовку, оскалила зубы и стала подбираться к босым Вовкиным ногам. Вовка заработал локтями, протискиваясь в середину сгрудившихся мальчишек.

— Ну, — сказал Карабас-Барабас таким голосом, что Вовке стало не по себе, — зачем, партизане, пожаловали?

— Да вот… Мы пришли… — сказал, сглотнув слюну, Горька, — сад очищать…

— Сад обчищать? — переспросил сторож. — Рано больно собрались. Отцвел только. Нету еще ничего. А будет — поспеете. Вы на это спецы.

Непонятно было, серьезно говорит старик или шутит, но все сочли нужным засмеяться.

— Да нет, дедушка, мы от гусеницы…

— А вас кто послал-то?

Пришлось немного приврать:

— Андрей Кондратьич нас послал!

— Андрей Кондратьич? Это он что ж, собирался рабочих, а заместо того — вас? Наработаете вы мне тут!

— А то не наработаем? — обиделся Горька. — Как начнем…

— «Начнем…» — передразнил Карабас, но уже гораздо добрее. — Ну, заходите, штоль. Да веток не поломайте.

— Ну, что вы, дедушка, — вступился осмелевший Вовка, стоя в толпе ребят и поминутно оглядываясь, не лезет ли за ним собачонка. — Разве мы сломаем?

Карабас из-под лохматых бровей пристально в него всмотрелся:

— Эге… А это я не тебя, конопатый, в прошлом году хворостиной порол?

— Нет, — скромно сказал Вовка и изо всей силы шмыгнул носом. — Меня крапивой…

— То-то, что крапивой. Вон и Жучка тебя сразу признала. Штаны ей знакомые.

— Это вы верно сказали, дедушка: штаны у меня скоро старые будут. В прошлом году они новые были, а теперь скоро старые будут… — как ни в чем не бывало зачастил Вовка, идя рядом со стариком в сад.

Сад словно задремал на солнцепеке: яблони стояли поникшие, с вяло опущенными листьями. В высокой траве медово пахли цветы, звенели кузнечики.