Лев Кузьмин: Конь-беглец

А Колька, отец, мать, чем ближе подъезжали к новому своему месту, тем больше горели желанием увидеть побыстрей то прекрасное, взахлёб начальством расхваленное, свое будущее.

Но когда до цели добрались, когда из тракторной кабины вылезли, — так и обомлели.

Дом, где им предстояло жить, оказался четырехэтажной, коробчатой громадой, сложенной из голых, серых, бетонных плит. И стоял он с края районного поселка одиноко, на самом отшибе, посреди моря грязи, посреди заваленного строительным хламом пустыря.

Вдоль этой серой громадины тянулись еще и соткнутые в одну шеренгу утлые, сколоченные наспех из щелястого подтоварника сарайчики. Тот, кто здешней постройкой занимался, тот, видимо, смутно, да все-таки соображал, что деревенский народ приедет сюда на жительство не только с чемоданами. Соображать соображал, но на лад свой, отнюдь не деревенский. То есть, как потом горько шутили переселенцы: «Сараюшек тут, конешно, поналепили, но, похоже, их мерили не на коров наших, а на собственных в поселке собак! Причем видно сразу: в строители нанимали не мастеров путных, а перелетных шабашников…»

И вот Корнеевы из тракторной кабины вылезли, да на месте ошарашенно и застыли. Удивляться, пугаться тут было чему. Те из переселенцев, что приехали чуть раньше, торопливо, обгоняя сосед соседа, сгружали прямо «с колес» телят, кур, поросят, коров, тужились их втолкать в немыслимо тесные сарайки. Крики, брань людская, мычание, визги, кудахтанье копытной, рогатой да пернатой живности сливались в один невообразимый гул. Со скарбом домашним выгружались люди и возле крылец-подъездов. Там тоже все орало, стучало, гремело. Трещала застрявшая в дверях мебель, вдребезги билась о бетон лестничных ступеней оброненная в спешке посуда.

Мать смотрела, смотрела — чуть не заплакала:

— Господи! Мне такого и во сне не снилось! Разве это новоселье? Это сумасшествие какое-то!

Отец нахмурился:

— Мы еще квартиры не видели… Стойте у трактора, я пойду за ключами. Тут должен быть где-то кто-то старший.

Отец ушел, а мать все глядела на то, что вокруг происходило, качала головою:

— Ой-ой!

Колька тоже готов был заойкать. Помалкивал потому лишь, что знал: когда мать в расстройстве, вслух при ней лучше не говорить ничего.

Ключ не очень скоро, но отец принес. На ключе болталась бирка с номером квартиры. Прихватив с тракторного прицепа узлы, чемодан, Корнеевы пошли искать эту квартиру. Вход в нее обнаружился на площадке третьего этажа, да ключ там вставлять было некуда и незачем. Вместо врезного замка в двери зиял глубокий, пустой паз, и полураспахнутое полотно дверное ходило под сквозняком туда-сюда: «Скрипы-скрипы… Скрипы-скрипы…»

Лицо матери стало еще сумрачней:

— Ключ есть, замка нет… Насмешка что ль?

Отец потрогал пустой паз, глухо сказал:

— Не насмешка… Растащиловка! Не успели поставить, тут же свистнули.

Не обрадовала и сама квартира с двумя тесными комнатенками, с похожей на чулан кухонкой.

В сравнении с отчею избой, с ее обширным подворьем, с ее окошками, смотрящими почти на все стороны вольного света, было здесь все неприютно, хмуро, чуждо.

Не успели войти, — над головами по потолку кто-то застучал, загрохал, вселяясь выше этажом. За стенкой у соседей кто-то с кем-то заспорил таким раскатистым басом, что загудела сама стенка. А тут, в квартирёшке, все-все вокруг: горбатый, скрипучий пол, узкие подоконники, оконные стекла были густо зашлепаны известью, воздух в комнатах стоял едкий, сырой. Зато из кухонного крана вода не лилась, только капала; на месте капели этой, в раковине, расплылась огромная, ярко-рыжая клякса.

Колька подставил под капли пригоршню, понюхал, сморщился, выплеснул, обтер ладонь об штаны.

И тут же вспомнил свой колодец у избы во дворе; вспомнил, как в нем, в его головокружительной глуби, в его далеком водяном зеркальце даже в полдень удивительно отражаются чистые, небесные звезды.

Мать стукнула по оконной раме, распахнула створки; в квартирёшку, вдобавок к шуму за стеной, ворвался шум снизу, со двора. Туда подвалила новая партия приезжих. Подвалила тоже с коровами, с поросятами, и около сараев-клетушек, поскольку на всех их не доставало, завязался чуть ли не бой.

Мать ткнула туда, вниз, рукою, сказала отцу возмущенно:

— Глянь, в какую пропастину ты нас завез! Неужели и мы будем вот этак же тут воевать? А за что и для чего?

— Не я завез! — вспыхнул отец, показал через подоконник на раскинутый вдали, в синеве предночья поселок, на высокое в нем и ярко освещенное электроогнями здание.