Лев Кузьмин - Конь-беглец

— У него мать увезли… Самого хотели застрелить… Загнали прямо к волкам в лес.

Орлов еще дружелюбнее посмотрел на Кольку:

— Зато ты сам — парень что надо! Коня разыскал, привел домой.

И он, большой, выше и шире Кольки раза в три, добавил шутливо:

— Только вот, когда я опять к вам, к школьникам, загляну, пожалуйста, не сшиби меня с ног!

Потом Орлов призадумался, опустил руку на гладкую спину Сивого, сказал отцу Кольки совсем неожиданное:

— Конь этот теперь в общем-то уже — леспромхозовский, государственный, но…

После напористо сказанного да и незаконченного слова «но», Орлов опять приостановился, взглянул в лицо Кольки внимательно, взглянул в лицо Ивана внимательно, а те так на месте и застыли, ожидая, что за словечком «но» последует: приятное или неприятное. Ведь Сивый так же, как вся деревенька Корнеевка, на самом деле стал со вчерашнего дня «государственным», «леспромхозовским», и новый теперь тут распорядитель Орлов имеет полную власть решить судьбу Сивого, как только ему, Орлову, пожелается.

А пожелалось Орлову вот что.

— Но… — повторил он, — но если этот конь здесь, то пускай и остается здесь. Жил он раньше при деревне, состоял, я знаю, при вашем дедушке Корнее, так пускай же и снова при нем состоит. Бумагу на это, какую надо, оформлю. К Корнею в больничку заскочу нынче же, все равно сейчас еду к себе в контору, в Залесье.

Колька единственное что и смог тут сделать, так лишь легко вздохнуть, выдохнуть, а отец заулыбался:

— Вот радость нашему деду будет, так радость! Опять он — с конем!

Отец забросил концы вожжей в тележку, прошагнул к голове Сивого, взял коня под самые уздцы, свободною ладонью преподнес что-то вкусное. Похоже — сухарик.

Сивый захрумкал сухариком, Колька засмеялся, спросил:

— Премия, что ли, ему? За послушливость? За то, что в упряжку сразу пошел?

Отец потрепал Сивого по шелковистой, точеной голове:

— Он и без премии — умница. Я ведь, если признаться, побаивался его сначала. Думал: заартачится, взовьется, расшибет все вокруг. А он, как подвел я его к оглоблям, почти ни разу и не взбрыкнул!

— Это он дедушку вспомнил… Его выучку! — уверенно заключил Колька.

Отец кивнул согласно, тут же сказал:

— Вот к дедушке вослед за Алексеем Борисычем и поедем на Сивом! Беги, одевайся…

Орлов похвалил:

— Правильно! Подкатите к больничке, ваш дедушка из окошка на коня, на тележку глянет, вмиг на поправку пойдет. Для таких, как ваш дедушка, живой, добрый конь под окном — не хуже всякого лекарства. А то и — намного лучше!

Колька хотел было, немедля, бежать одеваться, да вдруг хитровато показал глазами на трактор на лужайке:

— Скажи-ка, папка: а для тебя, для самого, кто лучше? Конь железный или конь живой?

Отец усмехнулся:

— Оба…

— Нет, ты правду скажи!

Отец подумал, сказал:

— Железный трудяга хорош очень. Да ведь это — лишь работа, работа и работа. Без которой — нельзя. Но тут, в работе, и все, и больше — ничего… А живой, добрый конь — это, Колюха, как песенка! Он — не только для работы, он и — для души.

— Тогда, как поедем к дедушке, так сразу и запоем! — совсем уж развеселился Колька.

А отец ему в свою очередь тоже подкинул веселый вопросишко:

— А волки? А если у дороги опять волки?

Колька, не задумываясь, ответил:

— Кто волка боится, того и мышка съест! Вы с мамкой тоже вот кое-кого и кое-чего не побоялись! Потому и дом наш с нами рядом, оттого и Сивый с нами рядом, из-за этого и Орлов с нами дружит, а пройдет время и — как сказывал дедушка да как говорит Орлов — зазвенит опять песенками и вся наша деревня!