Альберт Иванов - Февраль – дорожки кривые

Да только неохота болеть, на дворе уже зелень вовсю, на речке купаются, а ты дома сиди.

Через марлевую занавеску я украдкой поглядывал на улицу. И будьте любезны, в первый же день объявился в наших краях Соколов. Он прошелся по другой стороне улицы, искоса посматривая на мои окна.

Ну, тут я удержаться не мог, распахнул раму:

— Здорово! Кого ищешь?

— Во! — Он сделал вид, что я кстати. — Выйдь на минутку.

— Не пускают, — важно покачал головой.

— И чего?

— Болен, — весело сообщил я. — Воспаление легких.

— Надолго? — загрустил он.

— Доктор обещает на все лето!

— Не повезло, — огорчился он.

— Кому?

— Тебе. — Дурак дураком, а нашелся.

И сразу слинял с нашей улицы, будто его и не было. Явно на разведку ходил. Теперь хоть доволен, что не нужно понапрасну меня караулить. Ясно, не выйду. Значит, мне пока что можно выйти свободно.

Я взял пару котлет из кастрюльки, сбегал и кинул через забор черному Жуку. Питнись! Тебе еще предстоит за меня постараться. По-моему, впервые я так заранее задабривал.

«Жук-Жучок, и ты, черный Жук, и вы, жучата маленькие, где бы вы ни были, — все вы сделайте так, чтобы с завтрашнего дня, с такого-то числа, меня не тронул ни Степанчиков, ни Соколов, никто из их компании. А если меня все-таки бить будут, пусть все нормально обойдется, без крови и переломов! Пусть они от меня отвяжутся хотя бы только на каникулах! Вы уж постарайтесь, родненькие…»

Слишком непосильной задачи я им никогда не давал. Наверно, потому, чтоб и дальше в них верить…

Утром на следующий день я решил сходить в кино, на первый же сеанс, пока другие по-каникульски дрыхнут. Из кино — на речку, куда-нибудь подальше, где своих не бывает. А потом, где ползком, где перебежками, домой. В кого хочешь верь, а сам не плошай. Не лезь на рожон.

Тогда я опять — бедняга Кривой! — пожалел, что его со мной нет. Зашел бы к нему, вдвоем и пошли бы… Был у меня еще один старый приятель, Колька. Но он далеко жил, возле моей прежней школы. Когда я переехал, первое время мы ходили друг к другу по привычке. А потом бросили. С глаз долой, из сердца вон. А в это утро я вдруг вспомнил и подумал про него прямо с нежностью. В одиночку все каникулы провести мне не улыбалось. Решено: сначала за Колькой, а уж с ним и в кино, и на реку.

По-моему, еще восьми не было, когда я помчался к нему. Люди только начинали лепиться очередями к магазинам, и татары-дворники повсюду махали метлами. И как раз перед улицей Кирова внезапно нарвался на Степанчикова с компанией. Даже поворачивать было некогда, я наддал ходу, проскочив мимо них с таким отрешенным видом, будто лечу по меньшей мере в больницу.

За спиной крики, а я бешено несусь к спуску на Вторую Стрелецкую. Только у лестницы обернулся — висят у меня на хвосте, Степанчиков впереди. Слетел с холма по лестнице и молнией к Колькиному дому. Сзади топот, точно десять ковров лупят разом. Удачно нырнул под развешанные простыни, на ходу увидал замок на Колькиной двери, чесанул за сараи на косогор, очутился в проулке и снова бегом: мимо Ворошиловского исполкома, по площади, за Кольцовский сквер — прямо в кинотеатр «Спартак».

С ходу купил билет, чуть кассу не протаранил. Никуда не оглядываясь, шнырнул ко входу в фойе — тут кто-то кепку мне сразу, рраз, на уши! Ничего не вижу, удары, еще, еще, настигли-таки. Вдруг женский крик: «Ах вы хулиганье!» Меня выпустили, я завертелся, еле сдернув кепку с себя почти с бровями. Вижу: толстая билетерша, растопырив руки, теснит Юркину бражку на улицу, а те все рвутся под локтями ко мне, как гончие псы. А она: «Да я вас!.. Щас милицию позову!» Боевая попалась. Отстояла.

Недаром я вчера Жуку котлеты носил…

Отсидел, не помню какой, фильм и ушел не через выход (дураков нет), а через вход. Та же сердобольная билетерша меня выпустила.

— Вылитые урки, — по-хорошему предупредила она. — Держись от них подальше.

Куда уж дальше!

Так прошло несколько дней — все время начеку. Только вера в собачек и поддерживала меня…

У вас летом кепки носили?.. У нас тоже. Кепки или тюбетейки. Без головного убора никто не ходил; Даже неприлично.

К чему это я? Сейчас поймешь…

С тем Колькой, приятелем со Второй Стрелецкой, мы снова покорешились. Вдвоем теперь бродили. В тот раз, когда я его дома не застал, он с родичами на огород уезжал — тогда у каждой семьи за городом своя делянка была. Не сады, а огороды — в основном под картошку. У нас тоже такой был. Весной сажали, а осенью по десять чувалов картошки копали на зиму. А всю ботву сжигали. Знаешь, тот осенний запах горящей ботвы мне навсегда запомнился. Она уже вялая, наполовину сухая, на огуречные плети похожая, разгорается медленно, густо дымит, пыхает, летит искрами и пахнет печеными клубнями. Н-да. В общем, он, Колька, со своими на огороде был — там дел всегда хватает.