Василий Ледков - Метели ложаться у ног

Мы вышли.

— Что с тобой? Испугалась, что ли?

— Нет. Но… в чуме темно! Ничего не пойму я…

Я отчетливо вспомнил своё беспомощное состояние, когда из мира снежного безмолвия одним махом перелетел как бы через столетия и утонул в шуме самых современных городов.

— Я думал, вы давно в чуме. Что ж не заходите-то? — удивился Иван. — Заходите.

Иван, как все истинные ненцы, не разбрасывался лишними словами, не занимал нас лишними расспросами. Он прошел мимо нас, распахнул дверь и исчез за ней.

Лида подошла ко мне и шепнула:

— Обиделся он, что ли?

— Нет. Не обиделся. В тундре люди одно и то же не повторяют несколько раз. Запомни это на всякий случай. Зайдем.

Я отворил дверь и пропустил вперед Лиду и вошел сам. Яркий свет керосиновой лампы резанул глаза.

— Ой, как хорошо! — Лида не смогла удержаться. — Я думала, тут вообще некуда сесть, а места — хоть сто человек заходи!

Тревогу на сердце у меня как рукой сняло. Иван уже сидел в глубине чума, облокотясь о высокие подушки в наволочках из цветастого шелка.

— Проходите сюда. Садитесь. Будьте как дома.

Я перешагнул на латы, примостился рядом с Иваном и провел рукой по пушистому ворсу шкуры пестрого оленя.

— Садись, Лида…

Мы сидели на теплых оленьих шкурах. Супруга Ивана Авдотья раздула времянку, погремела за занавеской ковшом, поставила перед нами стол на низких ножках и занялась чашками.

Спутница моя уже ничему не удивлялась, хотя её цепкий взгляд и хватался за всё….

Мы с Иваном разговорились о своём детстве. Я и сейчас будто вижу, как висит над стойбищем белая луна и обливает волнистые снега мягким зеленоватым светом. Родители наши после удачной охоты на песца сидят в соседнем чуме. Они уже разговаривают громче обычного, кто-то пытается петь, но голос его срывается. Певец замолкает.

— Помнишь, Ваня, как стащили потихоньку малокалиберки у отцов? Целую пачку патронов в луну выпустили — все не падала, и ни одной пробоины!.. И давай палить в бабушкину лопату: всю-то, бедную, издырявили!

— Ну и ну! — качала головой Лида.

А в чуме запахло от времянки каленым железом, Жара. Мы с Иваном вылезли из малиц. Пришлось снимать суконный совик и Лиде.

После долгой езды по молчаливой тундре чай был очень кстати. Я, казалось, смог бы один выпить большой медный чайник, но Лида, к моему удивлению, достала из пузатой сумки бутылку спирта. На столе от этого стало как-то сразу светлей и уютней. Иван послал жену за гольцом, а сам занялся спиртом. Лида пила чай и удивлялась:

— Я бы никогда не подумала, что чай в тундре особенный: чем больше пьешь — тем больше пить хочется.

— Да, это так, — подтвердил я. — Главное — он душу греет.

Вскоре на фарфоровой тарелке вспыхнули коралловые куски нежного гольца, а в воздухе забродил густой аромат жаркого.

Иван поднял рюмку и сказал:

— За счастливую дорогу!

— За дорогу можно, — согласился я.

Тост охотно поддержала и Лида.

— Это уже не чай. Много не выпьешь.

— А я думал… наоборот, — удивился Иван и улыбнулся.

Рюмки пустели и снова наполнялись, но наша синеглазая гостья отказалась от спирта, ссылаясь на то, что завтра будет болеть голова, замутятся глаза, а ей всю тундру видеть хочется. Мы согласились, хотя знали, что всю тундру за один раз трудно увидеть.

Одна из разбавленных бутылок спирта «ушла в магазин» [81] «Уйти в магазин» — так говорят о предметах пищи, которые кончились. , на столе прозрачно заулыбалась вторая. Обычно молчаливый рассудительный Иван потерял равновесие: стал словоохотлив, весел и угловат в движениях. Лида поглядывала на Ивана с особым любопытством, а мне синева её глаз как бы шептала: «Будь человеком, не теряй голову…»

Я задумался, но тут подошла Авдотья.

— Люди с дороги, наверно, спать хотят… Я приготовила постель. Только одеяло одно…

— Ладно… по-дорожному, — сказал я.

Иван взялся за бутылку.

— Может, ещё по одной, а?

Свою пустую рюмку я опрокинул на стол.

— Отставим до лучших времен. Спать надо. Дорога — вещь серьезная и капризная.

Лиде мой поступок пришелся явно по душе. Я сначала почувствовал, а потом уже увидел, как лицо её посветлело. Я встал, зевая, перешел на другую половину чума и улегся в постель. Лида тоже не стала раздумывать — последовала моему примеру.

Чум засыпал. Ровное, успокаивающее дыхание рядом… Ещё не вполне овладевшая мной дрема тихо-тихо вынесла меня из чума и поставила на ноги у взлетно-посадочной полосы Нарьян-Марского аэропорта. Гул моторов и всплески голосов. Рукопожатья и поцелуи…