Иван Симонов - Охотники за сказками

Коли так, перетакивать не будем, — окончательно решает отец, поднимаясь из-за стола. — А мы с матерью одни постараемся здесь управиться. Вот только за лошадьми в табун ходить… Ну, да ладно — обойдемся как-нибудь. Не возражаешь, мать? — вскидывает он голову и словно молодеет, разглаживая жесткими пальцами рыжеватые обникшие усы. — Пусть в артели пообдержится, понюхает, какими цветами в землянке пахнет.

Мать и не одобряет, и не возражает, и вообще на вопрос не отвечает. Она принесла из-за двери и усердно разглаживает ладонями на скамейке брезентовые сморщенные бахилы, бывшие когда-то новыми, защитно-зелеными; подоспело время младшего на работу собирать — стали пегими. Зато желтые кожаные голицы, вынутые из деревянной укладки, совершенно новенькие. Вскоре появляются на свет и ложатся рядом с бахилами две пары лаптей, еще не обношенные (по кислому запаху чутко) колючие шерстяные онучи. Добавить сюда мой старый ватный пиджак да серую, на казака, должно быть, когда-то шитую, вязенковую облезлую папаху с матерчатым заломом «поперек деревни» — и все тут лесное обмундирование.

Не жалей, молодой читатель, что на твою молодость липовых лыковых лаптей не осталось, что нашему переросту донашивать и хоронить их досталось. Липовая мода в воспоминаниях лишь тем и хороша, что была да сплыла, никогда больше не воротится.

Приноравливаюсь, завладев низенькой скамейкой, как сподручнее колючие онучи навертывать, чтобы мозоли на походе не набить, пегие бахилы примериваю. Мать, не ожидавшая такой скорости, и посуду со стола убрать забыла, и строгие приказы растеряла.

— К утру, — обещает ласково, — я тебе лепешек на сахаре изготовлю. Молотого солоду из ларя достану — солоделыши испеку. Сладенькое-то, оно никогда не лишнее.

Глаза у матери большие, теплые. Удивленно меня осматривают.

«Вырос Коська. С артелью уходит Коська». Узнав про мои сборы, младший Зинцов не утерпел — примчался.

— Кашевар, ура-а! Вместе будем похлебку навертывать! — завелся от порога, еще не прихлопнув дверь.

С ходу крутанул меня за плечи, в щеку губами ткнулся и — извольте радоваться! — свои зубы на ней так и отпечатал. Не задерживаясь, выскочил из избы, кричит уже в окно:

— Смотри, не проспи! Раньше петухов по дороге лаптями зашаркаем.

Так прощались мы с деревенским бабьим летом, отправляясь досматривать его в Ярополческий бор.

Чего-чего, а уж березовые рощи нам не расписывай! Столько в них гулять доводилось, что и сейчас — стоит немножко призакрыть глаза — можно и в Озерных Белянах побывать, и на Перелете грачиные гнезда посмотреть, и по Лукашихе с грибным лукошком пробежаться. Если разные приключения в этих рощах тебе рассказать — день слушай, не переслушаешь. Стану главные березы по порядку перебирать — снова длинная лестница получается. Тут береза кудрявая, там береза говорливая. Над Студеным Морцом— суковатая, в Стародольской заводи — плакучая. И как хочешь ее называй — все мелькает по белому зеленое, будто май по декабрю гуляет. А дедушка Дружков в дороге то и знай повторял:

— Доберемся до серой березы — там и лапти кверху… Кто это по всему лесу пареным солодом навонял?

А мои солоделыши и лепешки на сахаре из тряпки по-вытряхнулись, размялись между хлебными караваями — такой дух пустили, будто рядом с нами пекарня работает. Отмалчиваюсь, краснея за солоделыши, подгоняю шаг. Приятно за бородатым Никифором Дружковым широкими шагами след в след ступать, да тяжелая ноша назад оттягивает. Веревочные лямки от заплечного мешка без пилы мой ватный пиджак пилят, до живого добираются. Под левую лямку на ходу свою вязенковую шапку приспособил, под правую старший Зинцов помогает голицы подложить.

— Ничего, выдюжим! — подбадривает он, встряхивая баранью тушу у себя за спиной. — Ты подумай про себя, что идти сто верст, тогда десять коротенькими покажутся… Пыхтишь, молодой боевой? — кивает он шагающему в ряд со мной Леньке, и прищуривает черный глаз.

Ленька только упрямо губу прикусил и помалкивает. Угнув книзу голову в островерхой буденовке, он с показной бодростью проходит мимо нас. И не пыхтит.

— Здоровенный, чертило! — веселит Сергея упрямая независимость младшего брата. — Держи его! — шагнул вперед пошире.

Ленька старшего даже взглядом не удостоил. По-большому серьезничает. Нравятся мне братья Зинцовы. Оба черные, будто из мореного дуба точеные. И скучать не дадут, и характер держать умеют. Разница в десять лет не мешает Леньке чувствовать себя на равной ноге со старшим братом. А коль обоим за одну пилу держаться, тут деление по возрастам и совсем забывается.