Герман Вук - Городской мальчик

– Мамочка! Бери Фелисию, и в шесть встречаемся у Голдена.

– Чудно, чудно, чудно! – Каждое «чудно» было подчеркнуто шумом выдвигаемых ящиков и открываемых шкафов: миссис Букбайндер спешила переменить наряд к ужину на людях.

Отец и сын молча прошли квартал по улице Гомера в направлении пустырей.

– Ну, – спросил Джейкоб Букбайндер, когда они переходили улицу Сервантеса, – как ты отнесся к взбучке?

– По заслугам, – покорно ответил Герби.

– Почему?

– Своровал же.

– Но ведь ты собирался оставить ту записку, что показала мне мама. Разве она не меняет дела?

– Я думал, меняет, а по правде – нет.

– Отчего же?

Они начали взбираться по крутым шершавым камням на пустырь. Выбрались наверх, а Герби так и не нашел ответа на последний вопрос. Пустырь зарос пыльными сорняками, доходившими Герберту почти до пояса, с разрозненными пятнами стойких осенних полевых цветов: синих, желтых, белых. Из зарослей торчали макушки валунов. Мальчик благодарно втянул густой сладковатый запах знакомой бронксовской растительности. Пустырь был не такой красивый, как поле в Беркшире, но он был родной.

– Не знаю, пап. Но записка дела не меняет.

Ящерица заюлила у него в ладони, словно почуяла близость свободы. Герби остановился и дал ей спрыгнуть со своей руки в зелень. Глазом моргнуть не успел, а ее и след простыл.

– Пока, лагерь «Маниту», – молвил Герби.

– Герби, ты, наверно, любишь гулять на этих пустырях.

– Ага. Это мое самое любимое место.

Отец взял его за руку и подвел к валуну; они сели.

– На родине, мальчишкой, я целыми днями пропадал в полях. Очень это любил.

Герби попробовал представить себе отца мальчишкой, но это оказалось невозможно. Джейкоб Букбайндер застыл в своем нынешнем облике, как Джордж Вашингтон на портрете Стюарта, что был развешан по классам в школе.

Снизу в их уединение вплывал приглушенный расстоянием шум города.

– Скажи, Герби, в чем же загвоздка с этим письмом.

– Ну… я своровал, значит, поступил плохо, так?

– Так.

– И только пообещал потом исправить этот поступок.

Отец так посмотрел на него, точно вот-вот улыбнется. Впервые со дня приезда из лагеря Герби увидел в отцовских глазах искорку радости. Вдохновленный, он продолжал, запинаясь:

– А… а штука вся в том, что откуда мне было знать наверняка, что у меня получится исправить свой поступок? Видишь, как обернулось. Мистер Гаусс меня облапошил.

Джейкоб Букбайндер кивнул. Он улыбнулся, и много морщин разгладилось на его утомленном лице.

– Что же из этого следует, Герби?

Отец уже не раз проводил с Герби такие воспитательные беседы. Тот знал, что сейчас от него требуется лаконично подвести итог. Мгновение он подыскивал слова, потом сказал:

– Видно… видно, поступать дурно и думать, мол, потом исправлю, все равно нельзя.

Отец одной рукой обнял мальчика за плечи, прижал к себе и тотчас встал. Одно неприметное движение – а у Герби будто выросли крылья.

– Идем к Голдену, – только и промолвил отец.

Согласитесь, для одиннадцатилетнего мальчика Герби неплохо сформулировал полученный урок. «Цель не оправдывает средств». Если учесть, что человечество с начала своей истории пытается усвоить этот урок и ныне стоит в углу в постыдном дурацком колпаке за нерадивость в учении, вероятно, мы имеем право сказать, что наш мальчик, осознав ошибку, заслужил некоторого смягчения своей участи.

Итак, Букбайндеры отправились к Голдену на свидание с женской половиной своего семейства. Фелисия ослепительная в новом алом платье, шелковых чулках туфлях-лодочках, подрумяненная, не принимала участия в оживленном разговоре за ужином. А все потому, что днем получила письмо, которое сочинил в поезде Йиши Гейблсон, и теперь витала в любовных облаках. Это послание, разумеется, было надежно укрыто от глаз родных, однако девочка милостиво шепнула Герби, что в письме есть собственные стихи автора. Читатель, скорее всего, удовлетворится первым двустишием и не станет требовать продолжения:

Что же до Герби, из своих приключений он извлек не один урок. Вместо вареной трески наш гурман заказал бифштекс. И из осторожности съел всего четыре пирожных.

Виток за витком по винтовой лестнице, ступенька за ступенькой в неземном зеленоватом сумраке поднимались мальчик, девочка и еще один мальчик, одетые по-воскресному во все самое лучшее. Сверху и снизу витая лестница гудела от топота сотен ног. В карабкающейся процессии все три лица знакомы нам – это Клифф Люсиль и Герби взбирались на вершину статуи Свободы по лестнице, устроенной внутри памятника. Клифф легко скакал вверх по ступенькам, то и дело останавливаясь, чтобы подождать спутников. Люсиль планомерно одолевала подъем, а Герби пыхтел и потел позади, с угрюмой решимостью стараясь сохранить чувство собственного достоинства и не отстать от девочки. И вот когда ноги, сердце и легкие уже посылали Герберту настойчивые сигналы о намерении немедленно бросить это глупейшее занятие, над головой верхолазов слабо забрезжил дневной свет, и обрадованные дети последним рывком достигли последней, высшей площадки в голове статуи Свободы.