Николай Егоров - Всадник на вороном коне

Там, на стройке, в напряжении рабочего дня, вроде бы в самой неподходящей обстановке, когда коротких передышек едва хватает на то, чтобы освежить силы, там, на стройке, Юра понемногу стал понимать себя. Он вглядывался в себя, думал о себе чаще и больше, чем прежде, когда досуга было сколько угодно. Там, на стройке, среди стен, что вырастают на глазах, среди строительных машин, среди штабелей кирпича, бетонных плит, он вдруг обнаружил цель, из-за которой одно его давнее увлечение вдруг обрело зрелый смысл. Это увлечение — рисование. Юра пристрастился к нему сызмала, но странным было это рисование! Он выводил прихотливо пересекающиеся и переплетающиеся линии на обрывках бумаги, на песке у реки, на случайных кусках фанеры. Руки сами тянулись к карандашу, мелу, прутику, обломку кирпича. Но ничего путного не удавалось сделать. Натура увлекала его мало — он быстро охладевал к видам, которые захватывали было его внимание. Бросал едва начатые рисунки. Он не знал, что рисовать.

Деревья, навалы камней, облака, горные цепи на горизонте, цветы у полевой дороги были красивы своей красотой, содержали что-то свое — оно не открывалось Юре, не будило его воображения, не поднимало желания спорить с увиденным, обогащать его чем-то собственным. Да и было ли оно, свое собственное?

Там, на стройке, Юра пережил такое желание рисовать, какого не переживал никогда. И рисовал здания, каких не было нигде. Не было для других. Для него они были. Он рисовал их окружал деревьями, он распахивал над ними небо, проявлял на горизонте горы и выпускал в синеву облака. На просторных площадках перед зданиями стояли стройные, изящные, спортивного вида люди. Свои здания он не мог отдать рыхлым толстякам и сутулым слабакам. Он хотел строить для нестареющих, сильных и энергичных людей. В том будущем, в котором ему жить и строить, все люди научатся очень долго быть молодыми, сильными и энергичными…

Мама удивленно разглядывала Юрины рисунки, покачивала головой:

— Как в сказке. А понадобится ли кому? Забегаешь ты…

Отец хвалил:

— Замахивайся на большое. Трезвый расчет со временем придет, и тогда твоя дерзость станет на землю.

Отец подарил Юре папку-планшет, набор цветных карандашей, чтобы и на военной службе, если удастся выкроить время, строить необычные здания, целые улицы дерзких сооружений.

Юра гордился отцом и хотел, чтобы отец мог с гордостью говорить: «Это мой сын!» А вышло что? Не напишешь ему теперь: «Служу хорошо и дальше так служить буду, не придется тебе стыдиться за меня».

…Пока солдаты заняты своими личными делами, можно ненадолго оставить их и заняться своими. Сержант Ромкин достал из тумбочки учебник и пошел в ленинскую комнату. Служба его близится к концу. Когда новички пройдут курс молодого бойца и уедут в учебные подразделения, сержант уволится в запас и вернется домой, поступит в политехнический институт. А пока надо каждую свободную минуту использовать для подготовки. Только очень мало этих свободных минут! Особенно теперь, когда с привычного мотострелкового отделения перебросили на это. Тут не командовать надо, тут надо нянькой быть. Новая жизнь у ребят начинается, непривычная и строгая солдатская жизнь. На первых порах все теряются, не умеют отличить значительное от незначительного, то робеют, то ершатся… А за Козырьковым присмотреть следует, чтобы он после сегодняшнего замечания не слишком расстраивался. Он еще сто раз вот так, по мелочам, оступится, прежде чем станет солдатом.

Ромкин сел за стол возле двери, раскрыл учебник. Сержант читал и слышал слабый стук наручных часов: не забыть вовремя оторваться от книги и вернуться к солдатам…

Молодая память, что вода. Брось в нее камень — она шумно всплеснет, пойдет кругами. Но быстрое течение тут же унесет их, сгладив, затеряв в игривых струях. У нее, у молодой памяти, слишком много свежих забот и заманчивых тайн. Причем заманчивость этих тайн возрастает, когда к тайнам в позволительной мере прикасаются друзья.

Жора Белей так сосредоточенно и медленно писал, что Костя, давно закончивший свое письмо, не выдержал — попытался прочесть крупно выведенные строки. Жора прикрыл их ладонью, беззлобно буркнул:

— Чего ты?

Костя со значением почесал макушку.

Жора сконфуженно улыбнулся:

— Подушевней стараюсь. Да трудно…

Он вроде и скрывал, кому и что пишет, и чуть-чуть выдавал свой секрет.

— А чего стесняться — дело житейское! — Костя хитро подталкивал Жору: мол, давай, выкладывай!