Владимир Машков - Веселая дюжина

— А мне культурный уровень надоело в школе повышать, — разозлился Толька. — В лагере я хочу гулять, купаться и загорать.

— Толька прав, — поддержал щербатого Марик. — Надоело валяться в постели, как будто ты больной не понарошку.

Мой авторитет — еще далеко не прочный — стремительно падал. Чтобы поднять его на должную высоту, я взволнованно произнес:

— Я, может, целый год мечтал об этом. Вот лето наступит, полежу тогда недельку в кровати. Ничего делать не буду. Пальцем даже не пошевелю.

— Ну и лежи, а мы завтра встаем.

Толька уже командовал. Власть уносилась от меня со скоростью света. И даже Юрка покинул меня.

— Таблетки очень невкусные, — поморщился он. — А если мы завтра не выздоровеем, нам удвоят рацион.

— Какой рацион? Что мы — коровы? — отбивался я. — А таблетки, конечно, не конфеты. Я, например, их и не глотаю, а выбрасываю в окошко.

— Если я не буду глотать, — упрямо тянул свое Юрка, — у меня не получатся такие похожие стоны. А они нас всех спасают.

— Все ясно, — громко сказал Толька. — Пусть один Коробухин болеет на здоровье.

Договорились — завтра всем быть на ногах. А если спросят, почему так скоро, отвечать: на солнце перегрелись, а сегодня, то есть завтра, все прошло.

Утром 9-й отряд выбежал на зарядку. Если быть точным, то не весь отряд делал раз-два-три-четыре под музыку баяниста. Вы сами понимаете, что я продолжал болеть. Несмотря ни на что. Я был очень расстроен. У меня шевелились потрясающие идеи, как совершить такое, чтобы слава о нас прогремела на весь лагерь и даже на соседние. А теперь все расклеилось.

После завтрака пришел Аскольд.

— Здорово вы меня купили, — ухмыльнулся вожатый.

Я молчал.

— Ты еще борешься с болезнью? — спросил Аскольд.

— Борюсь, — упрямо произнес я.

— Ты хочешь полежать в кровати? — не отставал вожатый.

— Хочу, — решительно сказал я.

— Но, извини меня, это же глупо. — Аскольд расхохотался. — Можно заболеть, например, перед контрольной по алгебре. А сейчас же каникулы. Ребята это поняли быстрее тебя, председатель.

— Ну и пусть глупо, — ответил я. — А я буду болеть.

— Ну что ж, болей себе на здоровье, — спокойно сказал Аскольд. — Но предупреждаю — такой фокус у вас больше не пройдет.

Вожатый вышел из домика. Я снова остался один.

За окном призывно стучали мячи. Бегали и кричали ребята. Наконец, за окном сияло солнце. И я подумал, что болеть летом совсем неостроумно. Конечно, в каникулах целых три месяца. Конечно, каникулам еще конца не видно. Но провести их в постели недостойно настоящего мужчины. Поэтому я мгновенно выздоровел, оделся и уже собирался идти гулять, как дверь отворилась и в домик ввалился 9-й отряд.

Толька подошел ко мне и протянул руку:

— Мы тебя на первый раз прощаем. Но дай слово, что с сегодняшнего дня ты будешь делать только то, что мы захотим.

— Даю слово, — я торжественно поднял вверх правую руку, — делать только то, что вы захотите, и то… что я захочу.

Ребята рассмеялись и обступили меня.

Я вновь с ними подружился. До чего же я люблю мириться! Но только с мальчишками, конечно. Потому что с мальчишками можно и серьезные дела делать. Я подумал, что не все еще потеряно и что мы проявим себя по-настоящему.

За обедом в столовой меня встретила улыбающаяся Капитолина Петровна.

— И ты выздоровел? Замечательно!

— Ребята, — обратилась Капитолина Петровна ко всему нашему отряду, — давайте мы с вами раз и навсегда договоримся. В лагере — не болеть. Вернетесь домой, пожалуйста, болейте, сколько вам захочется. Если, конечно, вам родители разрешат.

Я подумал: дудки, нам родители ни за что не позволят болеть. А иногда так хочется немного полежать в кровати и чтобы все вокруг тебя жалели и приносили разные вкусные вещи.

Вожатый Аскольд целое утро крутил на турнике солнышко. Это был настоящий парад и демонстрация великолепных мускулов. Мы без слов понимали, что хотел нам сказать вожатый. Поэтому сидели вокруг турника тихие и смирные, ничего не замышляли, а только глазели, как здорово все получается у Аскольда.

Спрыгнув на землю, вожатый обратился ко мне:

— Пошли, Валера. Тебя на совет дружины вызывают.

Я изобразил на лице крайнее недоумение и — нечего делать, надо идти — побрел за вожатым. Я шел и раздумывал, за какие грехи меня вызывают на совет дружины. К таким вызовам мне, конечно, не привыкать. Я был частым гостем многих советов дружины в родной школе. Можно прямо сказать: то заседание, на котором меня не было, проходило серо и скучно. Зато при моем участии совет дружины шел бодро и весело, как хороший концерт.